Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Война на Пиренейском полуострове закончилась. Она длилась более шести лет без перерыва, и только по английским сообщениям французы потеряли убитыми, ранеными и пленными более 200 тысяч. На полуострове сложили свои головы более 40 тысяч англичан; затраты британского казначейства на ведение войны превысили 100 миллионов фунтов. Английский военный историк Нэпьер, сражавшийся под знаменами Веллингтона, отдал дань храбрости французов на Испанском театре военных действий в следующих выражениях: «Им было все равно — драться летом или зимой. Они терпели страшные лишения, и, чтобы показать их мужество и стойкость, достаточно сообщить всего один факт. В их захваченных нами укреплениях не было запаса пуль за исключением тех, которыми стреляли по ним их враги!» Тем не менее свою военную репутацию в Испании укрепило только двое из маршалов: Сульт и Сюше. Первый из них — в результате великолепно проведенного им отступления, сопровождавшегося упорными арьергардными боями, а второй — в результате успешного управления территорией и обороны Валенсии и Каталонии. Прочие же маршалы — Массена, Ней, Журдан, Виктор, Ожеро, Бессьер, Лефевр, Мюрат, Мортье и Мармон — только так или иначе портили то, что было достигнуто двумя первыми, и были или уволены в отставку или же отозваны за неудачи. С самого начала и до самого конца война представляла собой невообразимую неразбериху и привела к ужасному истощению ресурсов империи, что и признал Наполеон к концу жизни. «Меня доконала испанская язва!» — заявил он на Святой Елене, и это было не чем иным, как констатацией факта.

Наверно, последним, что увидел Сульт в Тулузе, проходя через нее со своими потрепанными батальонами, была толпа в несколько сотен человек, тянувших за канат, привязанный к шее статуи Наполеона. Как раз в тот момент, когда войска проходили мимо нее, статуя с грохотом рухнула на землю. Кое-кому из солдат в голову, наверно, пришли мысли о тех их товарищах, которые проходили здесь по пути в Испанию в течение долгих шести лет, о тех, кто теперь гниет на английских блокшивах[33] или же в новой тюрьме в Дартмуре, или же о тех, кому повезло меньше и чьи кости разбросаны на горных перевалах или же выжженных солнцем равнинах по дорогам от Тахо до Бидассоа. Они могли спрашивать себя, что же, собственно, получила Франция от этого безудержного кровопролития, поскольку Пиренейская война, как никакая другая из наполеоновских войн, велась ради удовлетворения личных амбиций; она велась против народа, а не против династии или правительства. Наконец она завершилась, и ее инициатор уже ехал из Парижа на юг, направляясь на крошечный остров Эльбу, государство, которое он получил в обмен на возможность господствовать над половиной Европы. Он ехал как раз по тракту Рут Наполеон, когда на пути ему повстречался один из ветеранов Пиренейской кампании: в небольшом городке Баланс, в котором шестнадцатилетний младший лейтенант Бонапарт служил еще до штурма Бастилии, на обочине дороги, по которой двигалась кавалькада, его поджидал Ожеро.

Завидев высокую фигуру маршала, Наполеон остановил карету, выскочил из нее, обнял Ожеро и мягко пожурил за то, что тот не двинулся на север, несмотря на его многочисленные призывы. Ожеро встретил бывшего императора очень холодно. «До этого вас довело ваше немыслимое честолюбие!» — заявил старый солдат. Когда же Наполеон снял свою треуголку, Ожеро этого не сделал. Это был вызов. Быть может, он вспомнил ту маленькую, но впечатляющую сцену, которая разыгралась в Ницце восемнадцать лет назад, когда Наполеон, бывший на голову ниже своих дивизионных генералов, с самого начала подчеркнул свое старшинство, сперва сняв свою шляпу, а затем тотчас же надев ее?

Наполеон тонко чувствовал пренебрежение по отношению к себе, но он уже начал привыкать к нему. Незадолго до того, как были подготовлены все документы по оформлению отречения, Бертье по прозвищу «жена императора» отпросился съездить в Париж «взглянуть на некоторые бумаги» и исчез, не сказав ни слова на прощанье. «Вы вернетесь, Бертье?» — спросил Наполеон, когда тот выходил из помещения, и, услышав утвердительный ответ, мрачно улыбнулся. «Больше мы его не увидим!» — бросил он и оказался прав. Больше они уже не встречались, однако имя Бертье было одним из тех, которые шептали губы умирающего Наполеона семь лет спустя.