Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Старый торговец галантереей Журдан удивил всех и каждого, решив, что Париж — это еще одна ярмарка, на которой он тоже обязан побывать. Он послал Бурбонов ко всем чертям и присоединился к императору. Мюрат же, напротив, совсем не вызвал удивления, выступив с Неаполитанской армией против своих новых друзей-австрийцев в интересах человека, которого предал пятнадцать месяцев назад. Однако отважный сын трактирщика допустил здесь чудовищную ошибку. Он посчитал само собой разумеющимся, что каждый житель королевства безумно любит своего короля и просто мечтает о том, чтобы он оставался на троне. Ему и в голову не приходило, что среднему неаполитанцу решительно наплевать на то, кто правит в Неаполе, и что все мужское население королевства просто перепугается перспективы надеть военную форму и начать маршировать под грохот канонады. Решительно выступая во всем своем блеске, гасконец продвинулся до линии реки По. За прошедшие годы Мюрату не раз приходилось громить австрийские батальоны в этой части Европы, но эти дни давно миновали, и это понимали все, кроме него самого. Мюрат мог быть самым знаменитым кавалеристом Европы, но выиграть войну в одиночку не мог даже он. При первом же ружейном залпе вся его армия обратилась в бегство. Отношение итальянцев к войне едва ли можно назвать героическим, но оно было по меньшей мере здоровым и логичным. Для среднего итальянца унция славы никак не стоила пинты его крови, и никто не мог бы убедить его в обратном. Мюрат присоединился к беглецам и исчез из Италии переодетым.

20 марта, всего лишь через несколько часов после торжественного въезда Наполеона в Тюильри, туда прибыл Даву и предложил свои услуги. Его появление было триумфом для приверженцев императора. Ведь ни один человек в Париже не мог, указав пальцем на князя Экмюльского и герцога Ауэрштедтского, заявить: «Вот идет ренегат!» Даву никогда не склонял голову перед Бурбоном и никогда не склонил бы ее, даже если бы стал свидетелем тысячи реставраций. Он появился перед Наполеоном спокойным и бесстрашным, и тот принял в объятия этого холодного, неулыбчивого человека. Даву был единственным в этой ликующей толпе, кого нельзя было подкупить, запугать, улестить или склонить к измене присяге. Он был единственным среди миллиона приспособленцев и лизоблюдов.

Сульт, военный министр, очень точно подгадал момент своего разрыва с Бурбонами. Он был смещен со своего поста за несколько дней до прибытия Наполеона в Париж. Сюше, последний из маршалов по стажу и единственный, кто сдался в прошлом году в плен, явился к Наполеону тотчас же и с таким видом, как будто ждал, что нечто подобное непременно должно было случиться. Ожеро не подавал признаков жизни и не поддерживал никого. Наполеон мог простить ему его грубость при встрече с ним на его пути на Эльбу, но старый кондотьер прощения не искал. Он холодно взирал на происходящие пертурбации и продолжал держаться в стороне.

Из двадцати пяти маршалов троих уже не было в живых, четверо открыто перешли на сторону Бурбонов, семеро не давали о себе знать. Массена, объявив себя больным, спешно перевозил свое золото за границу, Мюрат скрывался, Бернадота уже нельзя было считать французом. С императором пошла всего лишь горстка маршалов.

Но оставался еще один, самый прославленный из всей плеяды.

Мишель Ней, князь Московский, играл в карты в своем сельском доме, когда к нему прибыл курьер с приказом от военного министра Сульта. Согласно приказу, Ней должен был прибыть в Безансон и принять там командование Шестым корпусом. Ней был озадачен — он совершенно не понимал, почему он должен был отправляться на юг. Он только что вышел из одного из своих периодических приступов дурного настроения, и единственное, чего он хотел в данный момент, — это остаться одному и поразмыслить о своих действительных и мнимых бедах. Вздохнув, Ней поднялся из-за стола, приказал закладывать карету и направился в Париж, где его нотариус сообщил ему потрясающую новость: Наполеон бежал с Эльбы и теперь идет на север, призывая каждого француза присоединиться к нему.

Неуравновешенная натура Нея не могла вынести подобного потрясения, и он взорвался. Его успокоили и посоветовали обратиться к Сульту и потребовать свидания с королем. Сульт заявил Нею, что король нездоров и не может его принять, но Ней не собирался терпеть пренебрежительное к себе отношение со стороны своего старого соперника по Испании и резко потребовал, чтобы король принял его немедленно. Когда аудиенция все же была ему дана, Ней похвалился в королевской приемной, что скоро положит конец этой чудовищной бессмыслице. Он, Мишель Ней, не только выступит против Наполеона, но и привезет преступника в Париж в железной клетке! Людовик был просто потрясен рвением маршала.

«Железная клетка? — заметил он, когда Ней вышел за дверь. — Ну и канарейка!» Придворные похихикали и вздохнули с облегчением. Если Ней отправился на юг в таком настроении, им не стоит так уж бояться Людоеда.