Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Весь июль и половину августа армия с большими усилиями продвигалась на восток. Серьезных сражений не происходило, поскольку русские следовали своей испытанной временем тактике, заманивая противника все дальше и дальше в глубь своих равнин и березовых лесов. Время от времени французский авангард вступал в схватки с русским арьергардом, но длились они, как правило, недолго и серьезных последствий не имели.

Русский главнокомандующий, генерал Кутузов, безусловно, знал свое дело. Несмотря на отчаянные вопли со стороны аристократических кругов, он и его подчиненные отказывались вводить в бой свои главные силы. С каждым днем французы подходили ко второй русской столице все ближе и ближе.

Единственным маршалом, радовавшимся длительному, монотонному наступлению, был Мюрат. Каждый день с восхода до заката он гарцевал перед изумленными казаками, помахивая тростью с золотым набалдашником и со своим гасконским акцентом выкрикивая в их адрес достойные разве что школьника оскорбления. В своих предположениях он оказался совершенно прав. Противник был настолько потрясен поведением этого странного всадника, что имя Мюрата еще до Смоленска стало легендарным. Однако Ней, на которого это производило гораздо меньшее впечатление, в бешенстве клялся, что выходки Мюрата, этого «императорского петуха с плюмажем», лишь изнуряют его пехоту, пытающуюся обеспечить безопасность кавалерии. Были и взаимные обвинения и жалобы императору, но ничто не могло заставить Мюрата упустить уникальную возможность покрасоваться перед такой благодарной аудиторией.

Под Смоленском произошло сражение, в котором Мортье чуть не был убит, когда ядро ударило прямо в его штаб. Провалилась крыша, но плечистый сын фермера лишь разразился хохотом и прокричал солдатам Молодой гвардии, что эти подлецы, дескать, опять в него не попали. В конце концов русские оставили пылающий город, и в окружении Наполеона начались разговоры о приостановке наступления и переходе на зимние квартиры, но, помедлив, Наполеон решил продолжать наступление и занять Москву. Это решение стоило империи полумиллиона жизней.

Сен-Сиру, воюющему на левом фланге, вдали от основных событий, наконец улыбнулась удача. Удино, как с ним часто бывало, в ходе боя был ранен, и на время его пребывания в госпитале командование корпусом перешло в руки этого крайнего индивидуалиста. Среди солдат уникальная натура Сен-Сира уже стала притчей во языцех — его называли Совой. Подобно сове, он молча озирался во все стороны под Пултуском, а когда русские атаковали его, отбил атаку и одержал блестящую победу. Наполеон, с удовлетворением узнав о том, что его левый фланг теперь находится в безопасности, немедленно прислал Сен-Сиру маршальский жезл. И Сова принял его — несмотря на свое упрямство, странности и непредсказуемость, даже несмотря на отказ присутствовать на коронации.

Театральные представления, которые Мюрат устраивал перед всем авангардом, теперь раздражали Даву гораздо сильнее, чем раньше они бесили Нея. Вместо того чтобы бушевать или угрожать, Железный маршал спокойно доложил о поведении Мюрата императору, и тому пришлось пустить в ход всю свою знаменитую дипломатию, чтобы предотвратить открытый разрыв между ними. Однако, невзирая на вмешательство императора в конфликт, антагонизм между маршалами обострился настолько, что однажды они вступили в яростный спор на глазах у противника. Удивленные старшие офицеры беспомощно смотрели друг на друга, не понимая, какого маршала они должны слушать. Инцидент мог бы привести к дуэли, если бы не усилия офицеров штаба Мюрата, заставившие его несколько утихомириться.

Вскоре после этих событий многоопытный Даву вступил в прямой конфликт с еще одним членом императорской семьи, на этот раз — с королем Жеромом. Тот только что получил командную должность, для исполнения которой он был совершенно не подготовлен, что скоро не замедлило сказаться: Жером упустил русского генерала из тщательно подготовленной ловушки, в которую тот был уже загнан. На этот раз Наполеон не либеральничал и не медлил. Он просто снял брата с должности и отправил его домой в Вестфалию. Жером тотчас же встал в ряды недоброжелателей Даву, но маршал оставался совершенно равнодушным. До тех пор, пока Даву был уверен, что честно выполняет свой долг, он мог выдерживать ненависть любого французского офицера, обращенную на его особу, и спать при этом абсолютно спокойно.