Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Непрерывные усилия потушить пожар не мешали ветеранам последовать освященной временем традиции мародерства. Пылающие улицы были усыпаны маленькими группами солдат, тащивших украшенные драгоценными камнями распятия, меха, тюки шелка, серебряные столовые приборы. Солдаты, служившие под началом Массена, Ожеро и Сульта, могли прекрасно оценивать стоимость всех этих вещей. Добросовестный Мортье делал все, чтобы остановить грабежи, и приказал солдатам собирать провиант, но его призыв услышан не был. Каждый бивак вскоре стал напоминать толкучий рынок, территория которого была сплошь завалена коврами, корзинами фарфоровых изделий, картинами и иконами в серебряных окладах. Сколько-то поджигателей было поймано и заколото штыками на месте, но то тут, то там возникали новые пожары. В конце концов гореть уже было нечему, и тогда французы начали систематические поиски в подвалах в надежде найти там что-нибудь более ценное. Пищевые припасы, которые еще можно было спасти, были собраны на полевых складах, и в известном смысле армия питалась неплохо, поскольку в ее распоряжении оказалось громадное количество конфет, сушеных фруктов и токайского вина. Однако хлеба и мяса было найдено очень мало, и ветераны, которым быстро приелись сладости, дрались между собой за каждый кусок того и другого.

Теперь император очутился перед необходимостью принять жизненно важное решение: должна ли армия оставаться в Москве на зиму или же она должна начать отступление, пока русские морозы не сделают этот марш невозможным? Он промедлил еще раз, в течение шести недель ожидая от царя ответа на свои предварительные мирные предложения. Ответа он не получил, и во второй неделе октября стало ясно, что его не будет вообще. 18 октября было принято решение об отступлении, а на следующее утро распространились слухи о том, что Москва будет эвакуирована, и спаленный город заполнился крестьянами из ближайших деревень и евреями, стремящимися продать или обменять все, что можно унести на себе. В тот же день после полудня из города вышли первые колонны войск. Мортье с его 10 тысячами солдат был оставлен в Москве, чтобы взорвать Кремль и уничтожить тысячи бутылок водки, лишив таким образом солдат Молодой гвардии возможности перепиться насмерть.

Еще задолго до того, как первый снежок стал падать на головы солдат отступающей армии, ветераны гвардии и отборных жандармских частей, переброшенных в Россию из Испании, начали сожалеть об этом переводе, который в свое время их так восхищал. По мере того как условия отступления ухудшались, каждый из них все сильнее мечтал о голубом небе над Альмейдой и несущих запахи апельсиновых рощ ветрах Валенсии и Андалусии. Батальоны же, продолжавшие сражаться в Испании, сталкивались с собственными трудностями, и убедить их, что им, оставшимся на месте, очень повезло, было крайне трудно.

В Испании все шло кувырком. Большинство служивших там французов теперь было убеждено, что здесь ничто и никогда не будет происходить надлежащим образом. Проклятие неудач как будто нависало над каждым маршалом, направлявшимся в эту страну. Пока Наполеон и восемь его маршалов шли через русские равнины на встречу с противником у Бородина, те, кто остался в Испании, нежили и растравляли свою обиду, считая ее незаслуженной, невыносимой и чудовищно несправедливой.

Непосредственно перед тем, как отправиться на Восток, император изменил свою политику на Западе. Он назначил своего брата Жозефа верховным главнокомандующим французскими войсками в Испании и направил старого Журдана в Мадрид в качестве военного советника короля.

Журдан привык носить тяжелые грузы. В его молодые годы он перебирался с ярмарки на ярмарку со здоровым мешком образцов за спиной, но груз, который ему сейчас предложили нести, был много тяжелее, чем все, что он перетаскивал в юности. В соответствии с декретом императора в подчинении у Журдана состояли Сюше, считавший себя самым разумным военачальником в Испании (так, впрочем, наверно, и было), Мармон, думавший о себе то же (так, безусловно, не было), Сульт, считавший себя почти королем, и Жозеф, который был настоящим королем, но каждую ночь молился о том, чтобы перестать им быть.

Как честный человек, Журдан старался сделать все, что мог. Он умерил страхи Жозефа и от имени короля издал целый ворох приказов для своих коллег в Андалусии, Валенсии и Саламанке, но ни один из них не обратил на все эти депеши и эдикты ни малейшего внимания. Сюше продолжал управлять Валенсией и Каталонией, действуя свойственным ему и дающим значительный эффект образом. Сульт продолжал прочесывать Севилью в поисках картин старых мастеров и церковной посуды, а Мармон играл в прятки с осторожным Веллингтоном в долинах и ущельях вдоль португальской границы.