Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Гигантская армия продвигалась по России словно пловец, сбрасывающий с себя одежды по мере приближения к берегу. Ее численность в полмиллиона человек вскоре уменьшилась до 130 тысяч, что было вызвано необходимостью оставлять гарнизоны, рассылать отряды флангового охранения и роты доставки провианта. Стояла невыносимая жара, и войска задыхались от пыли. Лошади заболевали и мерли, наевшись недозрелой ржи, и Даву ворчал, что, если кто-нибудь не остановит выходки этого идиота Мюрата, Великая армия скоро превратится в толпу пехотинцев, фланги которой не прикрывает ни один гусарский эскадрон. Теперь Виктор, Удино и Сен-Сир двигались далеко позади, охраняя бесконечно длинные коммуникации. По-прежнему с главными силами, находившимися на расстоянии нескольких дневных переходов от Москвы, шли Мюрат, Ней, Мортье, Даву, Лефевр и Бессьер. Впоследствии Бессьеру будет суждено лишить французов их единственного шанса выиграть войну.

7 сентября, совершив сопровождаемый арьергардными боями отход, длившийся сорок два дня без перерывов, главные русские силы остановились у деревни Бородино. Они заняли тщательно подготовленные позиции, потребовавшие проведения колоссальных саперных работ, и развернулись вокруг полевого земляного бастиона, получившего название Шевардинского редута.

Несмотря на хорошо организованную оборону русских, Наполеон все же решился на фронтальную атаку. В этот день он мало походил на прежнего Наполеона. Многим стало очевидно, что он уже не был тем человеком, каким его видели при Лоди и Йене или даже под Ваграмом. Весь день колонны Даву и Нея атаковали русские позиции, и потери с обеих сторон были ужасающими. Гремели залпы приблизительно 2 тысяч пушек, в своих атаках против укрепившейся в траншеях пехоты кавалерия Мюрата несла очень тяжелые потери. Ней, сражавшийся у Шевардинского редута, бросился в одну из своих безумных атак, ожидая подхода резервов, но на помощь ему они не пришли. Офицеры его штаба, пробившись из самой гущи схватки, прискакали непосредственно к Наполеону с просьбами от Нея бросить ему на помощь Императорскую гвардию, которая стояла под ружьем с самого рассвета. Наполеон медлил. Быть может, нерешительным его сделала слабость, вызванная нервным истощением или хронической болезнью мочевого пузыря. Его нерешительность нарастала по мере того, как росло число жертв перед редутом, где Ней, Мортье и Даву пытались раздавить его защитников численным перевесом. Каждая атака позволяла французам немного продвинуться вперед, но это продвижение происходило очень медленно и давалось ценой слишком большой крови. Потом с линии огня прискакал еще один офицер, просивший, чтобы coup de grace (решающий удар) нанесли люди в медвежьих шапках, которые за весь этот день не сделали еще ни одного выстрела. Наполеон посмотрел на них, а их командир Бессьер с тревогой посмотрел на императора.

«Вы хотите потерять свой последний резерв так далеко от дома?» — спокойно спросил он.

Наполеон принял решение, и гвардия не тронулась с места. Потрепанные полки передней линии, поддержанные новыми яростными атаками кавалерии, в конце концов все-таки выбили противника из его укреплений. После этого русские начали отступать и в полном порядке отходить на восток. Как и при Прейсиш-Эйлау, эту победу можно было расценивать почти как поражение.

На поле битвы осталось лежать 17 тысяч убитых и искалеченных французов[26]. На милю в каждую сторону от Шевардинского редута земля была усеяна мертвыми телами и трупами лошадей, пушками, лишившимися упряжек, разбитым снаряжением. Было убито и ранено 43 французских генерала. Среди убитых оказался и бородатый Монбрюн, проскакавший верхом весь путь от последней ставки Массена в Испании. Ней, потрясенный картиной этого побоища, услышав, почему Наполеон не ввел в бой гвардию, проворчал: «Если он слишком стар для дела, почему бы ему не отправиться домой и не предоставить сражаться нам?»

Мюрат не покидал поля брани всю ночь и весь следующий день. Один из гвардейских сержантов наблюдал, как он надзирает за ампутацией ног у двух русских артиллеристов, которую производил личный хирург маршала. По окончании операции Мюрат поднес каждому из раненых по стакану вина и медленно пошел по оврагу, вдоль которого он со своей кавалерией произвел одну из самых своих блистательных атак. Даже ужасы последующего отступления не стерли из памяти наблюдателя воспоминаний об отрешенном, впечатляющем лице маршала, проходившего по следам этой ужасной резни. Его роскошный плащ развевался на ветру, а белый плюмаж на польском головном уборе позволял легко следить за его перемещениями по полю. Сержант сохранил воспоминания о короле Неаполитанском вплоть до самой своей кончины.