Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Но они не приходили. Упорно и неразумно император отвергал мирные предложения тех, которые его по-прежнему боялись. Ему предлагали оставить Италию, Швейцарию, Фландрию, левый берег Рейна и титул протектора Германского союза. Бертье умолял Наполеона принять эти предложения, но тот категорически отказывался. «Восстановить папство и отдать Польшу, Испанию и Голландию? — восклицал он. — Это было бы одной гигантской капитуляцией!» В августе к коалиции присоединились австрийцы, а наследный принц Бернадот совершил свой исторический прыжок с забора в сопровождении еще одного ренегата, бывшего генерала республиканской Франции Моро, под начальством которого Бернадот сражался в славные дни революции.

Даву, по-прежнему рвущемуся в северном направлении, не было позволено начать марш против своего противника. Первым французским маршалом, которому пришлось помериться силами с предателем, оказался прямолинейный Удино, решивший взять Берлин и направивший по частям свою армию против превосходящих сил шведов, русских и пруссаков. Бернадот был, конечно, малопорядочным человеком, но как стратег он значительно превосходил Удино, представления которого о войне сводились к тому, чтобы наступать с саблей в руке и шаг за шагом выбивать противника с его позиций. Он был разгромлен и отброшен назад, а в конце августа то же самое случилось со злосчастным Макдональдом в результате его столкновения с Блюхером при Кацбахе.

Макдональд был, видимо, самым невезучим из маршалов Наполеона. Он никогда не забывал той трепки, которую русские устроили ему в Италии, когда Наполеон воевал в Египте. Хотя его планы обычно были точными и тщательно разработанными, его мозгу не хватало гибкости, и он совершенно не мог приспосабливаться к новым, неожиданно изменившимся условиям. Именно это и произошло при Кацбахе. Вместо того чтобы подождать, пока Блюхер первым нападет на него, он перешел реку и поднялся на плато. А потом потоки дождя заставили эту реку выйти из берегов, что сделало его положение крайне опасным. Прусская пехота образовала каре, и, хотя под проливным дождем ружья пруссаков стали бесполезными, они эффективно сопротивлялись всем попыткам конных егерей Макдональда взломать их строй. Некоторое время пехота и кавалерия смотрели друг на друга через образованный штыками забор — пруссаки были не в состоянии стрелять, а конные егеря — достать их своими саблями. Наконец Макдональд ввел в бой улан, длинные пики которых пробивали бреши по краям каре, что позволяло конным егерям пустить в ход свои сабли. Однако Макдональд упустил из виду два важных фактора: колоссальное численное превосходство резервов вражеской кавалерии и наличие вздувшейся от дождя реки за спиной. Когда пруссаки бросились в контратаку, французы были сметены с поля боя, а сам Макдональд должен был спасаться в рядах конных егерей. Оставив мосты для переправы пехоты, кавалерия кое-как переправилась через реку, оказавшись в относительной безопасности. Французы потеряли большинство пушек и тысячи пленных. Это была самая обнадеживающая победа, которую союзники одержали до сих пор.

Ней опять пребывал в угнетенном настроении. Перед сражением под Бауценом Наполеон, зная, что по своему темпераменту Ней не в состоянии управлять большими массами людей в поле, прислал ему — в качестве начальника штаба — умного теоретика-швейцарца Жомини, что Ней счел для себя оскорблением. Когда-то было время, когда ко всему, что говорил ему Жомини, Ней относился очень внимательно. Когда Великая армия проходила обучение на берегах Ла-Манша, Жомини был его ближайшим доверенным лицом. Однако с лета 1804 года утекло слишком много воды, и Ней, который с тех пор успел рассориться со швейцарским «солдатом удачи», теперь рассматривал его приезд чуть ли не как попытку установить над собой опеку. Исполненный негодования, он предложил Наполеону принять его отставку, но тот давно уже привык к вспышкам маршала и не принял ее. Наполеон знал, что как независимый генерал, предоставленный собственной инициативе на поле боя, Ней стоит немногого, как командир корпуса он очень хорош, а как командир дивизии почти не имеет себе равных. По своей же способности воодушевить упавших духом людей Мишель Ней превосходил всех современных ему полководцев мира, а Наполеон был всегда готов оптимально использовать возможности имеющегося у него в руках человеческого материала. Да и военная репутация Нея стоила на поле брани двух дивизий.

Ожеро, которому исполнилось уже пятьдесят шесть лет, не играл в этой странной, сумбурной кампании сколько-нибудь заметной роли. Все это лето он украдкой поглядывал на своего вышедшего из игры друга Массена в надежде, что о нем, как и о Массена, тоже забудут. Во время боевых действий Ожеро оставался командовать резервами, и его мнение об императоре едва ли могло появиться в Moniteur или в какой-либо иной газете. Он воздерживался от советов. Давно миновали те времена, когда он мог стукнуть кулаком по столу и прокричать: «Со всеми батальонами, со всеми пушками — вперед!»