Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Маршалы не разделяли оптимизма своего главнокомандующего. Большинство маршалов по-прежнему сохраняли верность императору, но каждый хотел мира, отчаянно хотел мира — ради себя, ради своих жен и детей, общаться с которыми им приходилось так мало, и больше всего — ради Франции, за которую все они проливали кровь вот уже более двадцати лет.

Да, Франция воевала уже более двадцати лет, разделенных очень коротким промежутком мирного времени. Ни одна страна в мире так безоговорочно не отдала бы своих мужчин в обмен на ту славу, которую дала ей империя. Однако даже француз может пресытиться славой. Матери, имеющие взрослых сыновей, больше уже не трепетали от радости, заслышав залпы пушек, возвещавших еще одну победу. Процветающая же буржуазия, которой годы национальных триумфов принесли богатство и капиталы, начала спрашивать себя, а что же случится с ее накоплениями, если казаки и пруссаки перейдут восточную границу Франции, а красномундирники и наряженные в юбочки шотландские горцы вторгнутся через Пиренеи на юго-западе.

Возможность такой катастрофы Наполеон даже не хотел рассматривать. «Я встречу и сражу их на Эльбе!» — гремел он. И именно на Эльбу он отправился во главе 200 тысяч ветеранов и молоденьких новобранцев, а также спешно набранного кавалерийского резерва в 15 тысяч человек, предназначенного для ведения кампании в Саксонии, этой идеально подходящей для действий конницы стране.

При нем находился Бертье, по-прежнему спавший в сидячем положении в знаменитой императорской карете. Во главе молодых новобранцев был поставлен Ней, о котором уже давно говорилось: «Он спас не только все, что мог спасти от армии, он спас ее честь!» Ней казался физически несокрушимым; он только что прошел пятьсот миль, сражаясь на каждом шагу, он совершил подвиг, достойно увенчавший его двадцатилетний путь полководца, состоящий из почти непрерывных маршей и сражений. Наполеону был нужен вождь, который сумел бы воодушевить необстрелянных новобранцев, и лучшего, чем Ней, найти бы он не смог. Маршал был кумиром армии от рядового до полковника.

Рядом с Неем скакал еще один несокрушимый, Никола Удино, получивший за последнее время еще три шрама. Рядом были сын emigre Макдональд, старейший друг императора Мармон, а также Виктор, ушедший через снега от Нея и оставивший его отражать русские атаки с горсткой инвалидов. Здесь был и командующий гвардией Бессьер, для которого предстоящая кампания была не больше чем просто еще одной войной. В пределах досягаемости главнокомандующего находились новый маршал Сен-Сир и поляк Понятовский, которому вскоре будет вручен двадцать пятый маршальский жезл. С некоторым запозданием прибыл король Мюрат, который снова был вытребован из своего тронного зала в Неаполе и который просто не мог не проклинать этого ужасного человека из Парижа. Мюрат был почти уверен, что игра проиграна, но вместе с тем он еще не закончил свои переговоры с австрийцами.

Если бы Мюрат был чуть большим ленивцем или же полученные им инструкции были составлены в менее категорическом тоне, он мог бы не прибыть вообще. «Австрийской лисе» Меттерниху все-таки удалось уговорить своего повелителя Франца пообещать Мюрату сохранить за ним его неаполитанский трон, если тот предаст человека, из рук которого он этот трон получил. Наполеон отнюдь не обманывался по поводу причин, в силу которых Мюрат принял командование кавалерией с некоторой задержкой. Приблизительно за месяц до описываемых событий император писал маршалу: «Полагаю, что Вы — не среди тех, кто считает, что лев уже мертв… Если же Вы думаете именно так, то полностью ошибаетесь!» Прочтя это письмо, Мюрат чуть не задохнулся от ярости, но в не меньшую ярость его привела заметка в официозе Moniteur, в которой сообщалось: «Королю Неаполитанскому по состоянию здоровья приказано сложить с себя обязанности по командованию армией, поручив их вице-королю [Евгению]. Последний более подходит для выполнения важных задач…»

В начале 1813 года друг за другом очень внимательно наблюдали еще один маршал империи и некий бывший маршал. Находясь в Гамбурге, Даву одним глазом следил за беспокойными немцами, а другим — за своим бывшим коллегой, наследным принцем Швеции Бернадотом. В это время Европа готовилась стать свидетельницей крайне удивительного акта, которого почти двадцать пять лет дожидались якобинцы, роялисты, бонапартисты, англичане, австрийцы, русские, итальянцы и испанцы. Речь шла о том, что Шарль Жан Бернадот намеревался спуститься с того самого забора, на котором сидел с тех пор, как начал бриться. Когда это неимоверное событие все же произошло, то Даву захотелось занять место в первом ряду зрителей — хотя бы для того, чтобы, когда Бернадот поскользнется, дать хороший пинок под королевский зад. В кругу наполеоновских маршалов существовали и взаимные симпатии, и взаимные антипатии, но самой сильной антипатией была ненависть Даву к шведскому наследному принцу. За возможность провезти гасконца лицом по грязи он отдал бы и богатство, и славу, и даже честь.