Марта из Идар-Оберштайна

Уходя, солдаты оглянулись. Командир сделал из фляги несколько обрывочных глотков, неумело перекрестился и прицелился. На втором залпе упал, и его последнее «Передай матери, жене, сыну…» так никто и не услышал.

Парни шли всю ночь, огибая болотные кочки, гадюк, уложенных сосисочными кольцами, и неестественно примятую траву. Шарахаясь каждого нечитабельного эха выстрелов. Под утро оказались среди своих, чинно сидящих у котелка с гречневой кашей и печурки, сделанной из старого ведра.

В марте сорок второго Василий попал в плен.

В товарном вагоне-телятнике ехали стоя. Стоя спали, читали 90-й псалом, плакали и теряли сознание. Слушали марш колес, дух каких-то станций, лязг засовов и теньканье незнакомых птиц. Страдали от голода, полосующего болезненными судорогами, и ночного холода, затягивающего сосуды в корсеты. Терпеливо ждали кашу, сдобренную мышиным пометом.

Пленных везли вместе с мирными жителями, насильно оправленными на работы. Девушек и парней в одном вагоне. Больных и здоровых. Рябых, бескровных и помеченных лихорадкой. Среди несчастных выделялись убитая горем женщина и влюбленная пара.

Женщина медленно сходила с ума. Поговаривали, выскочила за хлебом, оставив в запертом доме двух малолетних детей, и попала в облаву. Как ни падала в ноги полицаям, как ни кричала, что в квартире беспомощные грудничок и пятилетняя девочка, на нее никто не обращал внимания. Надавали пощечин, толкнули в вагон, привели в движение колеса. Молодая мать несколько дней причитала, пока не стерла голосовые связки в наркотический порошок. Обессилев, стала шептать нечто несвязное, несусветное, не поддающееся расшифровке. На пятый день пути окончательно тронулась и в этом сумасшествии обрела покой. Больше не осознавала, кто она, где и с кем находится. Куда едет и каким маршрутом. Не помнила свое имя, рост, возраст, цвет глаз и понятия не имела, есть ли у нее дети.

Пара семнадцатилетних стояла сросшимися между собой деревьями. Он гладил ее свисающие сосульками волосы, подставлял колено, чтобы девушка хоть на пару минут могла присесть, и шептал на своем деревенском:

– Кохана, потерпи трішки. Може, годинку, від сили дві.

Вот только часы соединялись в долгое безвременье, и никто не знал, наступит ли финиш этого утомительного путешествия.

Справлять нужду ходили в выварку с ручками, стоящую в конце вагона. Он бегал исправно, а она только бледнела, поплотнее сжимала ноги, но не сдвигалась с места. Молодой человек заботливо переспрашивал, не нужно ли отлучиться, но девушка отрицательно качала головой. Ее дыхание учащалось, а тело покрывалось испариной. Влюбленный целовал лоб и повторял:

– О боже! Кохана, в тебе жар! – поворачивался к толпе с криками: – Люди, благаю, дайте хоч трохи води!

Под вечер девушка осела и схватилась за раздувшийся живот. Парень заплакал, продолжая умолять о помощи. Среди пленных оказался студент медицинского. Он с трудом пробрался к страдалице, пощупал живот и диагностировал разрыв мочевого пузыря. Предупредил, что помочь может только срочная операция. Молодой человек, дико озираясь по сторонам, требовал включить свет, остановить состав, сделать прямо на пересоленной мочевиной соломе эту чертову процедуру. Пленные опускали глаза и отворачивались, пытаясь абстрагироваться от его обжигающего горя.

На каждой станции избавлялись от умерших. На границе с Польшей выбросили и его кохану, а еще десятилетнюю девочку и родившегося бездыханным ребенка. Остарбайтеров раздели, сделали дезинфекцию и снизошли до похлебки из чечевицы. Затолкали в другие, узкоколейные, вагоны и повезли дальше в великую Германию.

Василий единственный из всех ехал в комфортных условиях. Вместо соломы – скошенная душистая трава с подмаренником, ненавязчиво пахнущим медом, небесным цикорием и диким луком. Вместо закопченного потолка – купол барвинкового неба. Покуда все изнывали от холода, голода и неизвестности, он мысленно ласкал свою ненаглядную Галю. Соединял родинки, трогал выпуклости и впадинки, подставлял солнцу белоснежную грудь с тонкими паутинками вен и упивался ее лихорадочным шепотом: «Прекрати, выдумщик, увидят!» Со временем обожженные собственными стонами влюбленные овладевали собой, и Василий рассказывал о спортивном параде, увиденном в столице.

– Представляешь, по площади идут тысячи людей из гимнастических союзов и спортивных объединений. Сильные, выносливые, загорелые. Машут толпе, призывают закаляться и поют:

Ну-ка, ветер, гладь нам кожу,
Освежай нашу голову и грудь!
Каждый может стать моложе,
Если ветра веселого хлебнуть!

Раз – и спортсмены построили высоченную пирамиду, два – сложили круг, мастерски сужающийся в точку, три – спортивный шест превратился в золотой колос, следом – в древко красного знамени. Хор дружно заводил: «Если завтра война, если враг нападет…»