Марта из Идар-Оберштайна

Девушки пытались уместить на почтовых открытках всю свою боль: «Если бы мне крылья, тотчас прилетела бы домой хоть на минуточку». Волновались по поводу ранней седины. Пересказывали Василию увиденный в кинотеатрах пропагандистский фильм, в котором некая Галина Кучеренко, размахивая чемоданом с кожаными уголками, легкой безмятежной походкой несется на вокзал, а закадровый голос подтверждает ее добрую волю и радостное спокойное сердце. Перед тем как прыгнуть на подножку поезда, работницу заботливо взвесили, осмотрели миндалины, выдали паек и бутылку водки. По прибытии поселили в белой комнате с горячей водой и предложили пятиразовое питание с национальными блюдами в виде галушек, вареников, кваса. Разрешали посещать кино, театры и слушать радио. А вот как оказалось на самом деле.

Большинство посланий начинались со слов: «На родную солнечную Украину». Далее перечислялись все родственники, соседи, знакомые и передавался любезный привет. Вопросы шли насыпью: сколько поля засадили, сколько родилось поросят, ягнят, какой урожай пшеницы или картошки. От кого соседка Ганя родила ребенка? Переживали о невозможности принять активное участие в хозяйственных работах. Поздравляли с Пасхой, Троицей, Рождеством. Просили вспоминать дочь хотя бы по вторникам, потому как дочь освежала в памяти родных минимум сорок раз в день. Жаловались на местных, считающих их недочеловеками – людьми третьего сорта с рогами на голове.

«Мамочка, дорогая, передаю тебе односторонний привет. Не грусти, родная, и не ходи к ворожке, она тебе ничего толкового не скажет. Закончится война, и я вернусь без каких-либо ворожей. Сядем с тобой на завалинку, выплачемся и споем нашу песню».

«Целыми днями идут дожди, но ночи видимые, как в Украине. Очень прошу написать обстоятельное письмо и рассказать, есть ли еще конь, корова, свиньи, воз? Вышлите фото всей семьи, ведь мне здесь не на кого посмотреть, а еще мак, а то фрау хочет семян украинских».

«Хозяйка у меня хорошая. Дала мне четыре платья, кохту[35], две пары чулок. Мне всего хватает: и ниток, и мыла, и слив, и винограда. Есть дают пять раз в день, трижды с хлебом. Работаем мы с пяти утра и до восьми вечера. Я согласна пережить самое страшное, лишь бы вернуться домой».

Девушки слюнявили карандаши и уточняли у Василия, есть ли в слове «вернуться» мягкий знак. Получив ответ, интересовались, почему молодой человек игнорирует требование писать ясно и только на линиях. Тот объяснял, что не в ладах с эпистолярным жанром и самое доброе письмо у него получается похожим на бухгалтерский отчет. Сочинил несколько, но те как в воду канули. Опосля отворачивался, щупал границы своего сердца и бормотал: «Пусть самое главное хранится здесь, так надежнее».

По воскресеньям давали выходной, и, чтобы выйти за территорию, работницы послушно пришивали к одежде матерчатые прямоугольные знаки ОST, подчеркивающие их второсортность. Бегали к подружкам и возвращались полные самых противоречивых впечатлений. Кто-то работал в прачечной и с утра до вечера сортировал зловонную военную форму, кто-то ухаживал за домом священника, служил на электродной или лимонадной фабрике и имел возможность пить лимонад. Одна девушка сперва восхищалась семьей любителей русской литературы, но потом хозяйка, ценительница творчества Льва Толстого, ударила ее за слишком толсто срезанную картофельную кожуру. Все как один обижались на стирающие в кровь ноги деревянные башмаки, издающие унизительный стук, и на миллион запретов. Остарбайтерам запрещалось покидать рабочие места, пользоваться велосипедами, общественным транспортом и ходить по тротуару – только по проезжей части. Прятаться в бомбоубежищах, иметь интимные отношения с немцами (восточных рабочих за подобное расстреливали, немцев отправляли в концентрационные лагеря), заходить в магазины, рестораны и церковь.