Марта из Идар-Оберштайна

Сели завтракать, сперва разговаривая о великом. О восстановлении городов, совхозов, километров железных дорог. О повышении рождаемости, так как истерзанной стране нужны работники и работницы: медики, учителя, ученые и студенты. Сильные Верочки, Надежды и Любови, производящие на свет таких же сильных Александров, Викторов, Владимиров и Иванов. С ироничной улыбкой Василий рассказал о гитлеровской мании насчет чистоты расы. Оказывается, каждая немецкая семья должна иметь четверых детей. Замужняя или незамужняя женщина, не родившая нужного количества отпрысков, обязана зачать от женатого или холостого. Если семья план выполнила, то в самый раз одолжить плодовитого мужа соседке, коллеге или племяннице и пополнить Германию породистыми детьми. Мало того, солдат, отправляющихся в отпуск, снабжали разборными деревянными люльками. Их следовало вручать девицам, разделившим со служивыми постель и забеременевшим. Отказывать не полагалось, ведь каждая родившая «правильного» ребенка делала «подарок фюреру».

Отец молча слушал и кивал. Достал из-за иконы бутылку и накапал в стаканы. Выпил и произнес первое:

– Прости…

Василий похлопал старика по плечу:

– Будет тебе.

Стал расспрашивать, кто вернулся, кто женился, кто навсегда остался под Новгородом, Сталинградом, Берлином. Кого догнала смерть в Варшаве, под Люблином, Ригой. Речь зашла о соседях. Родители рассказали подробности пожара, поделились новостями об отцовстве Оникия и посочувствовали незамужней Марии. Тот не мог понять, почему такая завидная невеста все еще одна.

– Так женихов не хватает.

Выбрав момент, когда мать вышла за огурцами, Василий налил еще по одной и пожал отцовскую ладонь.

– Не печалься, отец. Ты ни в чем не виноват. Я тебя как мужчина понимаю. Ее невозможно не хотеть.

Тот заплакал. Где-то поблизости подала сигнал кукушка. Воробьи захлебнулись собственной песней. Солнце сдвинулось на несколько градусов и прокололо времянку острым лучом.

Во всех дворах дремало позднее лето. В лугах поспела черника. Чуть заденешь – сама осыпается. Трава, сухая и жесткая, колола босые пятки и пальцы. Пахло медом, навозом, елейными лилиями. Мария сидела во дворе и резала на дольки опавшие яблоки. Василий вошел, скрипнув калиткой, и произнес положенное по обычаю:

– Бог в помощь!

У девушки неожиданно вырвалось кокетливое:

– Бог не смог, велел, чтобы ты помог.

Василий сел рядом, достал перочинный нож и начал ловко срезать кожуру и выковыривать семечки. Она еле слышно спросила:

– Был в плену?

– Да.

– И как?

– Выжил.

– А потом?

– Потом работал бухгалтером.

Помолчали. Парень ловко нарезал фрукты аккуратными дольками.

– А ты как?

– Тоже выучилась на бухгалтера.

– Получается?

– Нет.

– Хочешь, возьму на поруки?

– Не стоит. Говорят, я безнадежная.

– А тебе и не нужно. В семье хватит одного счетовода.

Мария отложила нож.

– Ты о чем?

– Иди за меня замуж. Я не обижу. Будешь заниматься домом, детьми. Слова плохого от меня не услышишь.

Девушка мелко заморгала, оглянулась в поиске хоть какой-то поддержки, на ощупь взяла еще один плод и тут же порезалась. Кровь капнула на передник и парадное галифе жениха. Она понимала, что засиделась и всем мешает. В доме тесно, а ей уже двадцать четвертый год, поэтому обреченно указала на дверь:

– Иди спроси у брата.

Жених поднялся, достал из кармана чистый платок и бережно завернул ее палец в кокон.

В течение десяти минут все решения были приняты. Семен в приподнятом настроении провел будущего зятя до калитки, Устинья поставила тесто на пироги, а Сонька запрыгала от радости: ее сестра теперь невеста. Мария до вечера молчала, а потом не сдержалась. Вышла на середину хаты и в сердцах крикнула:

– Я его не люблю!

Семен со злостью швырнул ложку с кашей.

– Не мели чепухи! Ты хочешь калеку? Трижды контуженного? Пьяницу? А этот свой и целый. И вообще, хватит заниматься глупостями – «люблю – не люблю». Ерунда все это. Главное, чтобы человек был хороший.

Мама попыталась сгладить ситуацию:

– Он тебе не противен?

– Нет.

– Тогда иди. Притретесь. Не ты первая, не ты последняя.

Через неделю сыграли скромную свадьбу и начали готовиться к переезду. Василию предложили должность главного бухгалтера при сахарном заводе в сорока километрах от села. В восьми часах пешего ходу. От новой работы дали машину, на которую грузить оказалось нечего. Разве что приданое невесты в виде сундука, одного чугунка, ухвата, десятка яиц, булки хлеба и жениховского узла с армейской формой, сапогами и зимним тулупом, привезенным из Германии.

Муж браво полез в кабину, Мария гордо отказалась. Еще чего! Пусть не воображает. Взобралась в кузов, стараясь не уронить носовой платок с кусочком родительской печи. Девушка верила: если приложить к новой печи, сложится хорошая семья, а она станет полноценной хозяйкой. За ней в кузов полезла еще одна женщина, придерживая не восстановившийся после родов живот. Села на лавку и устало развязала плюшевую ротонду, украшенную стеклярусом. Мария взглянула на отцовский дом и ощутила первые пируэты мигрени. Осознала свой отъезд и сжалась от накатывающего одиночества. Женщина, сидящая напротив, возразила: