Мартин Скорсезе. Ретроспектива

То, что я знаю о четырнадцатом Далай-ламе, которому сейчас около семидесяти, не дает мне оснований полагать, что он недоволен жизнью. Он кажется достойным человеком. Но есть ли в нем что-то большее? В «Кундуне» не задается и этот вопрос. Что привлекло Скорсезе в этой истории, если она не связана ни с одной другой, когда-либо интересовавшей его, и уж точно не с жизнью Христа? Конечно, существует вероятность, что Далай-лама – действительно четырнадцатая реинкарнация одного и того же человека. Но Скорсезе принадлежит к римско-католической церкви, а она отрицает реинкарнацию. Есть вероятность, что буддизм привлекает Скорсезе как духовное учение, которое ассоциируется с меньшим количеством бед и страданий, чем другие мировые религии. Но Скорсезе не стал буддистом. Возможно, Скорсезе восхищается Далай-ламой как человеком, достойным фильма о его жизни. Но тогда о какой жизни рассказывает «Кундун»? Мы возвращаемся к пассивному взгляду, отстраненному, безмятежному.

Скорсезе снял и другие фильмы, основанные на биографиях, в частности, «Авиатор» о Говарде Хьюзе, «Казино» о Фрэнке Розентале, «Бешеный бык» о Джейке Ламотте, «Славные парни» о Генри Хилле, и, конечно же, «Последнее искушение Христа», где он в образе Христа упорно пытается найти обычного человека за ликом иконы. В таких документальных фильмах, как «Итало-американец» о его родителях, «Американский парень: Стивен Принс» и «Нет пути назад» о Бобе Дилане, он по-разному старается заглянуть внутрь человека. Только в «Кундуне» тема воспринимается совершенно прямолинейно.

Ближе к концу Далай-ламу спрашивают: «Вы – Будда? Будда?» Конечно же, ответ отрицательный, потому что он не считает себя Буддой. Но ответ, который он дает, сильнее подталкивает к размышлениям: «Я считаю, что я – отражение, как луна на водной глади. Когда вы видите меня, а я стараюсь быть хорошим человеком, то вы видите себя». Это верно, если тот, кто спрашивает, хороший человек. Но если это плохой человек, то что он видит в отражении? Меня непреодолимо влечет к нескольким строкам Э. Э. Каммингса: «Что бы ни потеряли (меня ли, тебя), мы в море находим всегда лишь себя».

Находим ли мы лишь себя в «Кундуне», фильме Скорсезе, который многие критики, например, мой друг Джонатан Розенбаум, считают лучшим в его карьере? Возможно, это действительно вершина творчества режиссера с точки зрения «чистого кино», как его часто описывают, но «чистое кино» слишком часто означает «чистое изображение» вне беспорядочности человеческой жизни. Можно ли назвать «Таксиста» «чистым кино»? А «Славных парней»? Нет, но я думаю, что это более удачные фильмы.

Я полагаю, что Скорсезе и его сценаристка Мелисса Мэтисон находят Далай-ламу непостижимым, но поразительно притягательным человеком. Как сказал мне сам Скорсезе в 1998 году, «Далай-лама своим примером показывает нам, как жить. Где бездействие становится действием; где отказ от принятия решения – тоже решение». Пример того, как прожить жизнь, но не как написать сценарий. Интересно, хотел ли Скорсезе не столько понять Далай-ламу, сколько стать им или хотя бы научиться его спокойствию? Возможно, то, что нужно было Скорсезе при создании «Кундуна», он смог найти, даже если это было не то, что он искал.

«Кундун» – самый роскошный из фильмов Скорсезе. Экран залит насыщенным красным и золотым, бесконечные панорамы и пышные ритуалы. Он не делает никаких попыток объяснить, что мы видим: может, они практикуют древнюю традицию, а может, завтракают. И это говорит человек, который превратил эпизод с приготовлением стейка в фильме «Бешеный бык» в социологический микроскоп. Здесь его «чистое кино» изливается с благоговением, как истинно верующие распевают песнопения. В заключительных пассажах, когда партитура Филипа Гласса подчеркивает возрастающую торжественность, отъезд Далай-ламы из Тибета превращается из путешествия в царский путь; это не победа, конечно, но и не поражение. Это 1959 год. Сегодня «он все еще надеется вернуться». Можно утверждать, что после 1959 года Далай-лама стал более влиятельным, чем в ранние годы.

Скорсезе задействовал в фильме только непрофессиональных актеров, многие из которых были родственниками и современниками Далай-ламы. Он приходил на съемочную площадку и заставал их во время медитации. Должно быть, настроение благоговения пропитало некоторые съемочные дни. Чему свидетельство – необычная сдержанность его камеры; ни в одном другом фильме Скорсезе камера не двигается с меньшим любопытством и большим спокойствием. Далай-лама часто занимает центральное место в композиции, как на иконе. Скорсезе рассматривает пустой трон и наблюдает, как Далай-лама входит в комнату, чтобы занять его. Камера не следует за ним в комнату, как когда Генри Хилл заходит в «Копакабану» в «Славных парнях».