Мартин Скорсезе. Ретроспектива

В фильме (премьера состоится в пятницу) Леонардо ДиКаприо исполняет роль Амстердама Валлона, крутого ирландского парня, чей отец был убит, когда возглавлял банду недавно прибывших иммигрантов «Мертвые кролики». Дэниел Дэй-Льюис играет Уильяма Каттинга, известного как Мясник Билл, лидера банды «Нативистов», презирающей иммигрантов. Кэмерон Диаз играет Дженни Эвердейн, карманницу и аферистку, когда-то она была женщиной Билла, но теперь любит Амстердама.

Фильм был снят за несметные миллионы (эта цифра то и дело меняется) в роскошных декорациях, построенных на римской киностудии «Чинечитта», воспроизводящих печально известный район Нью-Йорка Файв-Пойнтс в предвоенное десятилетие. Ни в одном другом фильме не были столь убедительно показаны бедность и убожество Америки: иммигранты ютятся на полках в ночлежке, голодные дети умирают на улицах, нет закона, кроме власти сильных мира сего, и все сражаются друг с другом.

«Это не о том, как парни в париках пишут гусиными перьями», – говорит Скорсезе, хохоча над своей миской, и объясняет, что фильм следует воспринимать как «оперу, а не документальный фильм», что он играл с фактами, чтобы лучше рассказать историю. Например, у него есть сцена, в которой военные корабли стреляют из пушек по бунтующим призывникам. «На самом деле они выгрузили несколько гаубиц и стреляли с суши, – уточнил он. – К ним присоединились армейские войска, только что вернувшиеся из битвы при Геттисберге, – мне пришлось это вырезать; и войска были непримиримы к призывникам и боялись, что могут столкнуться с восстанием под руководством британцев».

Об этом и многом другом Скорсезе рассказывает за обедом. Он не из тех кинопромоутеров, которые злоупотребляют рекламными клише и хотят во что бы то ни стало продать свою картину. Он говорит все, что приходит ему в голову, и я узнаю, что он считает «Реку» лучшим фильмом Жана Ренуара, с удовольствием снял бы фильм по книге Джозефа Конрада, наконец-то дочитал «Улисса» Джеймса Джойса, что ему нужно работать, потому что он вложил половину гонорара в «Банды Нью-Йорка», и что режиссерская версия фильма не выйдет на DVD. Последнее он особенно подчеркивает, поскольку ходили слухи о его конфликте с главой Miramax Харви Вайнштейном по поводу хронометража фильма. «Спор был о том, как картина будет смотреться на экране, а не о том, насколько она длинная», – говорит он. Мартин рассказывает о процессе монтажа с Тельмой Шунмейкер (она работала над всеми его картинами): как они делали версии фильма от трех часов и сорока минут до двух часов и тридцати шести минут.

Они проводили тестовые показы: «Это фильм, который нужно было заранее проверить на зрителях, потому что в нем много информации. Насколько хорошо она донесена до зрителя? Что не донесено? Сколько показано такого, о чем можно просто забыть?»

«В какой-то момент, – сказал он, – фильм стал слишком коротким. Сцены сменялись слишком быстро. Я добавил три или четыре минуты, уточнил некоторые другие моменты. Ритм все равно сбивался, я это чувствовал. Так продолжалось около года. В какой-то момент я слишком многое вернул».

По его словам, дискуссии с Вайнштейном всегда сводились к тому, чтобы найти хронометраж, при котором картина будет работать. Когда об этом прознала пресса, дискуссии трактовали как конфликт. «Сейчас фильм длится сто шестьдесят восемь минут, – сказал он, – и это правильный хронометраж, поэтому не будет режиссерской версии: это и есть режиссерская версия».

Скорсезе объясняет, пылая энтузиазмом. Я знаю его тридцать пять лет, и так было всегда: он любит кино упоенно, почти безумно; им движет отчаянное рвение создавать фильмы и говорить о них. Слова льются из него рекой. Я записал на диктофон ровно сорок пять минут нашей беседы. Она содержала 8731 слово, что означает, что он говорил со скоростью 194 слова в минуту, – но на деле даже быстрее, потому что на части записи говорю я. Я пишу это для того, чтобы проиллюстрировать, что в то время, как многие люди кинобизнеса говорят осторожно и даже с параноидальной скрытностью, Скорсезе открывает нам все карты.

Художник-постановщик фильма Данте Ферретти воссоздал катакомбы, вырубленные в скале Манхэттена.

«Такие же подвальные потогонные цеха есть в Чайна-тауне. Один мой друг несколько лет назад копался в этом вопросе, исследовал изнанку Чайна-тауна. И своими глазами видел эти подземные фабрики», – рассказывает Скорсезе.

«Сохранились ли катакомбы, подобные тем, что показаны в фильме?» – интересуюсь я. «Думаю, они есть. Просто засыпаны. И я точно знаю, что в Нижнем Ист-Сайде, где я вырос, можно было войти в подвалы на Элизабет-стрит и выйти где-нибудь на Мотт-стрит. Они сооружались в основном для того, чтобы скрываться от полиции. А итальянцы часто использовали их для изготовления вина, что было противозаконно. Под землей скрывается целый… город. И я хотел отразить это сценой в пещерах».

«А теперь, – сказал Скорсезе, – мне надо кормить семью и трехлетнюю дочь».