Мартон и его друзья

Рыжий поднялся и открыл маленькую дверцу. Ливень хлестнул Пиште в лицо, но мальчик выскочил все-таки и, втянув голову в плечи, ринулся навстречу грозе.

3

А теперь они были все вместе. И только что вышли на проспект Арены, как вдруг ослепительно сверкнуло и послышался оглушительный грохот.

— Ой! — вскрикнул Пишта и так прижал к себе Лизу, что девочка запищала. Молния ударила в проходивший перед ними трамвай. Ребята побежали как безумные, рыдая и крича в голос:

— Мама!

Распахнув дверь первого попавшегося дома, они, насквозь промокшие, ввалились в парадное. Налетел холодный ветер, градинки застучали по мостовой и покатились, словно выцветшие горошинки. Ребята захлопнули дверь. В парадном они были одни. Сидели на корточках, закоченевшие от страха и холода. Потом, отдышавшись, сняли рубашки, штаны, выжали их и снова надели. У них зуб на зуб не попадал. Лизу тоже раздели. И голенькая девочка не плакала, только странно серьезным взглядом смотрела на Пишту.

Потом, сбившись в кучку, дети слушали, как беснуется вихрь за дверью.

— Ты видел молнию? — шепотом спросил Бела.

Пишта не ответил. У него другое было на уме.

— Не говорите дома, что я уходил… Ладно?

— Ладно, — согласились оба мальчика и, словно по команде, положили ему головы на плечи.

— Ведь гроза все равно бы началась, ушел я или не ушел, и мы все равно промокли бы, верно?

— Верно…

Здесь, в парадном, было хорошо: они могли прижаться друг к дружке. Но вот град прошел, гроза приутихла, и удары грома стали тише: теперь они доносились словно издалека. Небо только изредка всхрапывало, как заколотый кабан. Ребята отворили парадное: ветер еще не унялся. Они огляделись: вода с ревом мчалась по мостовой, увлекая за собой градинки, которые становились все меньше и меньше.

Невдалеке от них, под железнодорожным мостом, затопило переход, соединявший проспект Арены с улицей Лехел. Вода стояла высоко и зыбилась под присмиревшим ветерком. По обеим сторонам прохода столпились пешеходы. Они не могли попасть ни на улицу Лехел, ни на проспект Арены. Некоторые, более предприимчивые, разувались, подворачивали брюки и шлепали по колено в воде. Остальные стояли, беспомощно оглядываясь.

Пишта взял Лизу на руки, вышел из парадного, собираясь уже идти домой, как вдруг его окликнул какой-то дядька, стоявший перед угольным складом:

— Эй, мальчик, хочешь подработать?

Пишта не сразу понял, что ему говорят.

— Хочу.

— А ну, вали тогда сюда! Бери тележку, раззява! Людей будешь перевозить. Даю тебе полную свободу действий: бери за перевозку сколько хочешь, только мне плати за тележку по двенадцати крайцаров в час. Сейчас половина четвертого. Столько денег заработаешь, что не унесешь! Ты погляди, какая уйма народу там собралась. Ну?

— Пишта! — заговорил маленький Бела. — Возьмемся?.. Деньги будут…

— Ладно, дядя, — согласился Пишта.

— Ладно-то ладно, а залог есть у тебя? — спросил угольщик. — Пиджак, что ли… документ… еще что-нибудь. А то улизнешь с деньгами, да еще и тележку прихватишь.

— Залог? — спросил Пишта и окинул взглядом свою выцветшую красную майку, ветхие трусы и голые ноги. — Залога у меня нет.

— Дяденька! — заговорил снова Бела, встав перед угольщиком. — Пишта не улизнет… Я его знаю…

Угольщик одной рукой отодвинул Белу.

— Где ты живешь? — продолжал он переговоры о Пиштой. — Как зовут твоего отца? Я запишу…

— Ференц Фицек. Улица Нефелейч, пятьдесят два, четвертый этаж, квартира тридцать три.

— Врешь! — крикнул угольщик. — Я живу в том же доме, а про вас никогда не слыхал.

— Ей-богу, мы там живем!.. Вот вам крест святой!..

И опять Бела сунулся вперед.

— Если не верите, извольте пойти со мной…

Угольщик вновь отодвинул мальчугана.

— Не болтай языком, ты, червяк! — крикнул он, и взгляд его остановился на Лизе, которая сидела на руках у Пишты. — Это твоя сестренка? — спросил он.

— Да.

— Оставь ее здесь! Посади на нижнюю ступеньку, и, пока вы будете деньги зарабатывать, она тут поиграет. Ее и оставишь в залог. Ведь она так и так мешала бы вам тележку возить.

Пишта помчался вниз по лестнице в подвал угольщика и посадил там Лизу на нижнюю ступеньку.

— Сиди здесь, — сказал он и, собрав несколько щепочек, положил их перед сестренкой. — Играй.

Девочка не умела еще говорить. Она посмотрела на брата, взяла в руки щепку, потрясла ею в воздухе, что-то пролепетала, засмеялась, но, заметив вдруг, как двигается большой палец на голой ножке, уставилась на него с удивлением и выронила щепку из рук. Ребята взяли тележку. Банди и Пишта впряглись в нее, Пишта крикнул: «Пошли!», а шестилетний Бела гордо стал подталкивать тележку сзади.

— Можно садиться, извольте садиться! — крикнул Пишта, когда они подъехали к залитому водой переходу. — За два крайцара перевезем. Ни башмаки, ни брюки у вас не намокнут. Одна поездка — два крайцара! Два крайцара… Два крайцара!

— Одна поездка — два крайцара! Одна поездка — два крайцара! Бумм! — повторял, раскинув руки, черноглазый Бела.

В тележку забрались двое взрослых и один подросток.

— Н-но, лошадки! — гаркнул Пишта.