Мартовскіе дни 1917 года

Еще днем 2-го нсколько упрощенно мыслившій исторіограф занес в дневник: "Славный, безвольный, но хорошій и чистый человк, а погиб из-за Императрицы, ея безумнаго увлеченія Григоріем, — Россія не могла простить этого, создавала протест, превратившійся в революцію". Как ни реален был "распутинскій миф", не он, конечно, ршил вопрос. Гучков был "поражен" тм, что его предложеніе отречься не встртило "никакого сопротивленія". "Повидимому", у Царя "никакого внутренняго сопротивленія не было", — утверждал Гучков в засданіи 2 августа. Вся сцена отреченія произвела на него "очень тяжелое впечатлніе". "Такой важности акт в исторіи Россіи", — "крушеніе трехсотлтней династіи". "И все это прошло в такой простой, обыкновенной форм, и я сказал бы, настолько без глубокаго трагическаго пониманія всего событія со стороны того лица, которое являлось главным дятелем на этой сцен, что мн прямо пришло в голову, да имем ли мы дло с нормальным человком... Человк этот просто до послдняго момента не отдавал себ полнаго отчета в положеніи, в том акт, который он совершал. Всетаки при самом желзном характер, при самообладаніи, которому равнаго нельзя найти, что-нибудь в человк дрогнуло, зашевелилось, вы почувствовали бы тяжелое переживаніе. Но ничего этого не было... Повидимому, человк с пониженной сознательностью, я сказал бы — с пониженной чувствительностью" ...

Признать, что Гучков, как считал Щеголев дал "совершенно правильную разгадку ржущей глаза выдержки" Царя нельзя. В вид иллюстраціи (с наивной как бы просьбой в журнал не записывать) Гучков приводил отзыв одного из великих князей, котораго он видл через нсколько дней посл отреченія: "Господи, Господи, что за человк! Я видл Государя посл отреченія, и вы знаете, что он мн сказал: "Ну что, как у тебя там-то?" и назвал имніе, гд в. кн. всегда жил. Это один из очень старых людей, перед которым не приходилось комедіи играть. Мы могли подумать, что перед нами это была комедія, что он взял всю свою твердость и мужество в руки, чтобы не показаться ослабвшим, но это человк свой..., перед которым не надо было прикидываться!" И нкій великій князь, информировавшій Гучкова, и сам Гучков проявили себя плохими психологами. Гучкову мшало понять переживанія момента и увидть нчто обычное, человческое в этих переживаніях личное враждебное отношеніе к отрекшемуся монарху.

Поражает в допрос Гучкова утвержденіе, что ему совершенно неизвстна была обстановка, предшествовавшая акту отреченія 2-го. Не только неизвстна была в момент самих переговоров, но и тогда, когда Гучков давал свои показанія в Чр. Сл. Комиссіи. "Мн казалось, — говорил там Гучков, — из разговоров, которые я имл потом с Рузским, что даже самыя крайнія ршенія, которыя принимались и потом отмнялись, не шли дальше обновленія состава правительственной власти". Гучков категорически заявлял, что Рузскій не знал (?!) о дневной телеграмм с отреченіем. "Когда вы предложили акт отреченія, вам Государь не сказал, что у него есть уж свой, уже заготовленный акт", — задал Гучкову вопрос предсдатель комиссіи. "Нт", — отвтил Гучков. Если бы в обстановк 2-го марта Гучков ничего не замтил, это можно было бы объяснить и волненіем, о котором говорит Шульгин, и утомленіем от предшествовавших дней и, наконец, сосредоточенностью мысли на выполненіи возложенной на него отвтственной миссіи или выработаннаго им плана[228].