Мартовскіе дни 1917 года

Надежды на Москву были эфемерны. Реальной опорой мог быть только фронт, плохо еще освдомленный о происшедшем, не захваченный настроеніем уличной революціонной стихіи. Едва ли новому императору трудно было бы в петербургской обстановк выхать из столицы — "революціонныя рогатки" не так уже были непроницаемы. Всякое активное дйствіе, естественно, несет в себ долю риска, ибо случай играет здсь подчас слишком большую роль. A priori на фронт можно было найти опору. Дло, конечно, не в тх патріотических буфонадах которыя имли мсто и к которым надлежит отнести и телеграмму Рузскому ген. ад. Хана-Нахичеванскаго 3 марта: "Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Е. В. безграничную преданность гвардейской кавалеріи и готовность умереть за своего обожаемаго монарха". Люди в т дни вообще имли склонность безотвтственно говорить от имени масс. При "нервном" и ''недоврчивом" отношеніи солдат в первые дни к совершившемуся[289], поддержку на фронт можно было найти, тм боле, что Алексев своим авторитетом мог бы подкрпить петербургское начинаніе — он считал, как мы знаем, воцареніе Михаила, хотя бы временное, необходимым[290].

Рискнули ли бы главнокомандующіе на вооруженный конфликт, мы, конечно, не знаем, так как вс их стремленія в страдные дни сводились к стремленію избгнуть междоусобицы, пагубной в их глазах для успха войны... Но совершенно удивительно, что мысль снестись и предварительно переговорить с верховным командованіем не явилась у тх, кто призывал Вел. Князя идти на риск. Алексев тщетно пытался в теченіе всего дня найти этих политиков и добился Гучкова лишь тогда, когда вопрос был разршен. Всякое дйствіе запаздывало и становилось, дйствительно, рискованным в момент, когда на улицах столицы развшивали уже плакаты о двойном отреченіи или раздавались листовки "Извстій", а за кулисами Исп. Ком. принимал уже постановленіе об арест "династіи Романовых"[291]. На квартир кн. Путятиной Вел. Князю предлагались теоретическія выкладки, боле умстныя в воспоминаніях, как, напр., у Набокова[292], но не предлагалось никакого конкретнаго плана дйствія. Вроятно, поэтому Мих. Ал. и проявлял признаки нетерпнія, о чем говорит Керенскій. Для лидера прогрессивнаго блока эта словесная скоре академическая постановка вопроса была естественна и до нкоторой степени соотвтствовала его характеру. Но Гучков? — человк боле практическаго дла, чм теоріи, человк, свыкшійся уже в предшествующіе мсяцы в заговорщической атмосфер подготовки дворцоваго переворота с мыслью о военном pronumentio и нащупывавшiй военныя части для дйствія? Очевидно, вся общественная атмосфера не подходила для дйственных актов против "революціонной демократіи". То, чего хотл теоретически Милюков 3 марта, Гучков, как сам разсказал впослдствіи, пытался в других условіях и с другим персонажем безуспшно осуществить через нсколько мсяцев.

4. Ршеніе.

Через полчаса вышел Великій Князь. Он сообщил "довольно твердо" ожидавшим, что его "окончательный выбор склонился в сторону мннія, защищавшегося предсдателем Гос. Думы". Такова версія свидтеля-историка. Шульгин в иных тонах передает заключительную сцену. Вел. Кн. не договорил, "потому что... заплакал...".

Почему Мих. Ал. отказался "принять престол"? Не ясно ли из всего сказаннаго? Среди мотивов могли быть и соображенія, передаваемый полк. Никитиным, со слов кн. Брасовой: в. кн. Мих. Ал. не считал себя в прав взойти на престол, так как Царь не имл права отречься за наслдника. Именно по мннію Никитина, человка близкаго к Мих. Ал., послдній был взят как бы "мертвой хваткой" и чувствовал себя одиноким, считал, что "правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать". Вел. Кн. не мог не знать и отрицательнаго отношенія к его кандидатур в родственной великокняжеской сред. Все вело к одному... Керенскій "рванулся", "В. В.! Вы — благородный человк!" Он прибавил, что отнын будет всегда заявлять это"[293].

"Пафос Керенскаго, — замтил историк, — плохо гармонировал с прозой принятаго ршенія. За ним не чувствовалось любви и боли за Россію, а только страх за себя"... Почему?! "Злостным вздором" звал Суханов эту отмтку историка. Вроятно, в ней надо видть отзвук тх слов Керенскаго, которыя в записи Ан. Вл. гласили: "Миша может погибнуть, с ним и они вс ". Странно, что и через 20 лт Милюков не нашел других слов, кром "нершительности" Вел. Князя и "трусости" Родзянко, помшавших осуществить предложенный план спасенія Россіи, для характеристики обстановки, в которой создавался "историческій акт" 3-го марта. Реалистичне был тогда монархист кн. Львов, опредлившій в боле позднем разговор по проводу с ген. Алексевым положеніе так: "благородное ршеніе в. кн. Мих. Ал. привлекло к нему симпатіи громадных масс и открывает в будущем возможность новых горизонтов и спасло его и нас от новой бури".