Для того, чтобы понять психологію эксцессов, в сущности надлежит разслдовать каждый случай в отдльности, ибо подчас вовсе не "офицерскій мундир" сам по себ, а случайно сопутствующія обстоятельства приводили перемнчивую в настроеніях толпу к эксцессу... Никакой "правильной, организованной облавы" на офицеров, конечно, не было (утвержденіе Врангеля-отца). Среди таких случайных причин едва ли не на первом мст надо поставить злостную провокацію. В революціонной толп, вроятно, шныряло немало "озлобленных, мстительных людей", пытавшихся сдлать ставку на разнуздываніе стихіи (это отмчает Петрищев). Их пропаганда успха не имла, преломляясь в миролюбивом скоре настроеніи толпы. Есть и еще нкоторая особливость и этих первых эксцессах против офицеров, спеціально отмченная адм. Колчаком в телеграмм Алексеву 6 марта. В Черноморском флот было спокойно: "только на нкоторых кораблях., — сообщал Колчак. — существует движеніе против офицеров, носящих нмецкую фамилію". Эху особливость надлежит отмтить и в отношеніи Петербурга. Ген. Врангель, прибывшій в начал марта в Петербург, упоминает среди "жертв обезумвшей толпы и солдат" нсколько своих знакомых: "престарлый гр. Штакельберг, бывшій командир Кавалергардскаго полка гр. Менгден, лейб-гусар гр. Клейнмихель"... Послдніе два были убиты в Луг своими же солдатами запасных частей гвардейской кавалеріи[84]
.Трудно не увидать здсь проявленіе рикошетом в примитивной, грубой форм революціоннаго эксцесса той псевдонаціоналистической пропаганды, которая в атмосфер военнаго психоза родилась в предреволюціонное время, нервируя массы, распространяя фантастическіе слухи о предательств и измн даже в царской семь. Надо призадуматься еще над тм, кто является подлинным виновником рожденія чреватой по своим послдствіям легенды "о генералах-измнниках" (см. мои книги "Легенда о сепаратном мир" и "На путях к дворцовому перевороту"). С 1 марта нельзя зарегистрировать ни одного факта убійства ''офицера" в столичном град Петра. Это само за себя уже говорит. Показательно и то, что в тх немногих случаях, которые могут быть зарегистрированы, месть почти всегда производилась выстрлом неизвстнаго "из толпы".
Конечно, никакой непроходимой попасти между офицером и солдатом на исход третьяго года войны не было. Много ненормальнаго оставалось в быту, порожденном сословными перегородками стараго режима) но совершенно неизбжно взаимное общеніе в окопных бивуаках и измненіе, демократизація состава низшаго командованія смягчали искусственно устанавливаемую рознь. Но условія, в которых произошла революція, когда солдатская масса почти всегда выступала без офицерскаго состава, совершенно естественно порождали недовріе к настроеніям верхняго слоя арміи — что в значительной степени вытекало при неувренности еще за будущее из страха отвтственности за содянное. Этот безотчетный страх "отвтственности" спаивал до нкоторой степени массу и заставлял ее держаться за коллектив. Пшехонов разсказывает, какія огромныя трудности предстали перед ним, как комиссаром Петербургской стороны, когда из Ораніенбаума 28-го пришел в столицу "длать революцію" второй пулеметный полк и потребовал отвода себ помщенія. Солдат было... 16 тысяч. "До нельзя испуганные, чуть не в паник, они ужасно боялись расправы, которая может их постигнуть за то, что они надлали", я потому требовали "помстить их и одном мст"[85]
. Их помстили в знаменитом Народном Дом, Вся масса производила впечатлніе "потревоженнаго улья", — солдатам казалось, что их с умыслом завели в стоящее особняком помщеніе, гд их могут взорвать или иначе как-нибудь уничтожить. Офицерам была отведена небольшая комната, гд они должны были проводить все время, оставаясь в сущности под арестом. Через образовавшійся полковой комитет комиссар убдил полк вернуться в Ораніенбаум, если будет "такой приказ от Совта". Но получить "такой приказ" оказалось не так легко, ибо "революціонныя войска не могут быть выводимы из Петрограда и должны оставаться здсь, чтобы защищать завоеванія революціи", — сказали в Исп. Ком. Пшехонову, а нкоторым в его просьб почудилась даже "контр-революціонная затя"....