Мартовскіе дни 1917 года

Может показаться невроятным утвержденіе, что оглашеніе того "знаменитаго приказа", который по позднйшему выраженію Терещенко (на іюльском совщаніи в Зим. Дворц) являлся "величайшим преступленіем", и о котором другой член Врем. Правит. Верховскій в дневник-исповди записал: "будь проклят тот, кто придумал эту гадость"[100], вовсе не произвело впечатлнія разорвавшейся бомбы, как утверждает большинство мемуаристов. Потому ли, что в Петербург, гд все уже было "перевернуто вверх ногами", и гд казалась любая цна сходной, лишь бы начать приводить "солдатчину" в порядок ("Все пропало, Армія разлагается", — говорил Станкевич Керенскому); потому ли, что "приказ № 1", по утвержденію Керенскаго во французском изданіи его мемуаров, имл не больше значенія, чм очередные приказы полк. Энгельгардта. У Керенскаго, принимая во вниманіе роль, им сыгранную, имется совершенно удивительное признаніе, что с текстом "приказа № 1" он познакомился лишь в декабр 18 г. в Лондон (!!). Характерно, что "Русскія Вдомости" даже не отмтили его в своей революціонной хроник. "Приказ № 1", другими словами, до нкоторой степени был признан отвчающим моменту, — в нем не усмотрли первой ласточки, предвщавшей анархію двоевластія, не очень вдумывались в его содержаніе и форму, в которую он был облечен, и относили скоре в область положительной революціонной пропаганды. Французскій журналист Клод Анэ, вращавшійся отнюдь не в совтских кругах, мог даже в своем "дневник", воплощенном в корреспонденціи из Петербурга, в весьма преувеличенных тонах написать: если Совт предполагает организовать революціонную армію в дух этого приказа, мы можем привтствовать русскую армію — она пережила кризис. Конечно, члены Врем. Комитета были очень далеки от того, чтобы вслд за французским журналистом привтствовать "дух", которым был проникнут "приказ № 1". Они попросту отнеслись к нему спокойно и равнодушно[101]. Поэтому совтcкое выступленіе в теченіе дня 2-го марта никак не отразилось на ход и завершеніи переговоров двух исполнительных комитетов. Не соотвтствует истин, что Врем. Ком. было сдлано распоряженіе считать этот приказ недйствительным и незаконным, как только до свднія Врем. Ком. дошли сообщенія о разсылк "приказа". Уже посл фактическаго завершенія революціоннаго переворота — этой датой надо считать 3-ье марта или даже слдующій день, когда манифесты были опубликованы — в связи с протестом с фронта со стороны высшаго командованія арміей, поднялся вопрос о пересмотр и соотвтствующем разъясненіи "приказа № 1". Не новое правительство, а предсдатель Временнаго Комитета послал на фронт разъясненіе, что "приказы" Совта не имют значенія, так как Совт "в состав правительства не состоит".

В глав о "трагедіи фронта" в связи с вопросом о реформах в арміи, предпринятых революціонной властью, мы коснемся роковой роли, которую сыграл в психологіи военной среды "приказ № 1". Быть может, ему приписывали большее значеніе, чм он сам по себ имл в дйствительности. Но он стал как бы символом мропріятій, разлагавших армію. Отсюда острота, с которой относились в теченіе всей революціи к этому совтскому акту и повышенныя требованія к правительству о безоговорочном признаніи его "ошибочным"[101]. В петербургской обстановк перваго марта "приказ", дйствительно, не мог имть разлагающаго вліянія — непосредственное его воздйствіе в первый момент имло противоположные результаты. Несомннно напряженная атмосфера среди гарнизона сильно смягчилась (эта напряженность значительно была преувеличена современниками). Вншнія уличныя наблюденія Набокова могут быть подтверждены и другими свидтельствами. Тот же подвижной французскій наблюдатель, слонявшійся по улицам столицы в поисках впечатлній, разсказывал в дневник — стать под 5-м марта, как он в сопровожденіи кн. Ливена, адъютанта одного из наиболе аристократических полков — кавалергардскаго, — прогуливался по Невскому проспекту, и как большинство встрчных солдат, также гулявших в одиночку или группами, салютировали по военному офицера-кавалергарда: "каждый день наблюдается прогресс", — замтил своему спутнику кн. Ливен, — "вчера отдавали честь больше, чм наканун, а сегодня вы видите сами". Не трудно, конечно, процитировать и показанія иного характера, но они едва ли измнят общую картину. Попавшій через нсколько дней в город ген. Врангель, рзко обвиняющій тх офицеров, которые "не побрезгали украсить форменное пальто модным революціонным цвтом" и перестарались "трусостью, малодушіем и раболпіем перед новыми властителями", утверждает, что он "постоянно ходил по городу пшком в генеральской форм с вензелями Наслдника Цесаревича на погонах... и за все время не имл ни одного столкновенія". Отдадим должное мужеству ген. Врангеля, но, очевидно, коса в данном случа не находила на камень,— окружающія условія не создавали атмосферы, в которой родятся столкновенія и эксцессы. Так житейски понятно, что люди, подвергшіеся аресту и выпущенные, надвали красные банты, что служило для них своего рода иммунитетом.