Мартовские дни (СИ)

Взвыл царевич, да поздно. Синий яхонт разлетелся тысячами сияющих осколков. Посередь столешницы расплескалась прозрачно-голубая лужица шириной в пару ладоней, окаймленная тонкой золотой чертой. Жестом повелев возмущенному гостю умолкнуть, чародейка провела над ней прямой, окостеневшей дланью.

Гладкая поверхность затрепетала. Натянулась, словно тончайшая мокрая вуаль, плотно облепившая чье-то лицо. Запрокинутый к небесам лик с твердо очерченными, выступающими скулами и нежными губами, сложенными в едва уловимую улыбку. Тяжелые веки с чуть вытянутыми к вискам уголками сомкнуты. Однако длинные ресницы подрагивали, словно нихонский принц внимал чьим-то занимательным речам и едва удерживал смешинку за мелкими белыми зубами.

— О, — лживо восхитилась Хелла. — Надо же, для пущего разнообразия незваный гость и впрямь окольцован. Редкостной красоткой к тому же. Половчанка али дева с Кадайских земель, не разберу. Ну-ка, встань передо мной, как лист перед травой, явись в полном обличье!

Сотканный из сапфирной синевы лик рывком подался вверх, точно человек, выныривающий из глубины, одновременно уменьшаясь в размерах. Мгновение сморгнуло, и над столом зависла не вырубленная, но вылепленная из полупрозрачного камня статуэтка.

Пересвет сглотнул пересохшим до шероховатой наждачности горлом. Что ж, чего-то подобного и стоило ожидать. Он ведь сам перед отъездом просил Ёжика уделить внимание гостю. Мара давеча не зря насылала видения.

Там, в далеком Столь-граде, Кириамэ привольно откинулся на широком ложе. Длинные разметавшиеся пряди шелково стекали с края постели. Но здесь, в полуразрушенном замке, никакой опоры под принцем не было, и гибкая обнаженная фигура Ёширо чуть покачивалась в воздухе. Промеж широко и бесстыдно распяленных в стороны ног нихонца ничком устроился другой человек. Можно было не трудить глаза понапрасну, чтобы признать вечно взъерошенные кудряшки, длинную, сильную спину и поджарую задницу. Ни к чему задаваться вопросом, в чьих жадных устах сейчас пребывает стоящее торчком достоинство Кириамэ — и по душе ли полуночные забавы нихонскому принцу. Иначе с чего бы ему так рассеянно и мечтательно улыбаться?

— Сколь крепка верность твоей спутницы, — ядовито заметила Хелла. Указательным перстом она толкнула сотворенную чародейством статуэтку. Та неспешно завращалась, позволяя рассмотреть фигуры во всех откровенных подробностях. — И кто ж тут твоя супружница — та или эта, что берет или отдает? Или обе сразу? А может, все наоборот, это ты им женушка, а они тебе мужья?

— Верни кольцо, пожалуйста, — Пересвет не признал собственного голоса, устрашающе звякнувшего боевой сталью. — Спасибо за приют, добрая хозяюшка. Пойду я, пожалуй. Не о чем мне тебя вопрошать, не о чем с тобой толковать.

— Это еще почему? — вскинулась Хелла. На кончиках ее пальцев заплясали жгучие искорки, как на корабельных мачтах перед бурей. Почуявшее неладное лиса грозно заурчала, приподнимаясь на прямых лапах. — Правда глаза режет?

— Ошиблась баба-Яга, когда меня сюда посылала. Мёд в бочках порой выдыхается и скисает в отраву — и ты, видать, больше не та, какой ей запомнилась. Прощевай, Елена Премудрая, или как ты там теперь зовешься.

Срамная и прельстительная статуэтка осыпалась с тихим звоном растаявшего льда. Украденный перстень мягко и надежно сомкнулся вокруг пальца, вернувшись на законное место.

— Да что ты вообще знаешь обо мне, чтобы судить! — звонко и отчаянно выкрикнула Хелла.

— Знаю, что мне бабуля Яга сказывала, а ей я верю, — не оборачиваясь, бросил через плечо царевич. — Мол, ты свет и радость мира, всеведущая и понимающая. Может, когда-то так оно и было. Но я увидел злобную каргу, гораздую подглядывать в замочные скважины да насмехаться.

«Убьет ведь, — тоскливо стенал здравый смысл, когда царевич повернулся беззащитной спиной к чародейке и шагнул к дверям. — Убьет, а труп в озеро скинет. Спорим, она и былых хозяев крепостцы на Буян-острове порешила?»

Стены старого замка дрогнули и на миг словно бы расплылись, как брошенные в чашку с водой крупицы красок.

— Нет! — звонко и отчаянно выкрикнула Хелла. Выметнувшись из-за стола, пролетела через горницу и загородила царевичу выход. — Нет! Я не хотела! Я… — она затряслась всем телом, изломчато вскинула руку и метнула ослепительно-златой комок студенистого пламени в окно. Переломанные старые рамы и разорванные пленки бычьих пузырей с хрустом вылетели наружу. Пересвет отстраненно представил, как бледный огонь охватывает его с ног до головы, и кипящая плоть стекает с обнажающихся костей. — Я так долго одна, что порой уже не разберу, где явь, а где греза! Все ложь, я просто коснулась твоих мыслей, заимствовала образы и выткала картину… — колдунья зашаталась, закатывая глаза под веки и беспомощно когтя воздух. И так бледная, что твоя кладбищенская нежить, она сделалась вовсе синюшной.