Маруся Климова

бы мысленно гладят по головке неких не существующих в реальном

пространстве детишек, по которым они, видимо, очень истосковались. То есть, у

них во время посещения всевозможных вернисажей вдруг при созерцании какой-

то особенно беспомощной и дебильной картины неожиданно начинаются

129

«глюки», подобно тому, как путникам, слишком долго блуждающим в пустыне, в

конце концов начинают мерещиться всякие там цветущие оазисы с фонтанами

бьющей из-под земли ключевой воды. Кроме того, художникам еще постоянно

отламываются гранты от разных фондов, и опять-таки, потому, что такие фонды, как правило, возглавляют уже означенные выше дамы.

Странно, но помимо художников во все эти особенности и свойства

человеческой психики врубились только еще, разве что, поэты, которые со

времен Хармса и дадаистов тоже постоянно всячески коверкают и

переворачивают слова, как бы стараясь сымитировать детскую бессвязную речь

и, я бы даже сказала, лепет. Однако поэтам, как они ни стараются, в отличие от

художников, практически ничего не отламывается. И это не удивительно, потому

что, если хорошенько подумать своей головой и внимательно осмотреться по

сторонам, то можно заметить, что дети, в подавляющем большинстве своем, очень любят рисовать, но очень мало кто из них занимается стихосложением. Не

исключено, что тяга к рифмованию слов вообще возникает у детей только

вследствие каких-нибудь черепно-мозговых травм, полученных в самом раннем

младенческом возрасте, то есть в результате выпадения из кроватки и т.п. Хотя

это пока и не доказано, но факт остается фактом: большинство нормальных, здоровых детей и не думают сочинять стихи, а только рисуют. Странно, что

современные поэты не обратили внимание на столь очевидную вещь и тупо

подражают художникам в тщетной надежде что-нибудь тоже от кого-нибудь

урвать, от какого-нибудь фонда или же мецената. Хотя, если высказанное мной

предположение о пробуждении поэтических способностей верно, то к поэтам не

следует быть чересчур строгими. Что можно требовать от людей, ударившихся в

детстве головой об пол и, возможно, даже не один раз…

Самое удивительное, что наиболее успешным и продвинутым во всех

отношениях художникам почему-то совершенно не подражают современные

философы. И это действительно странно, потому что большинство детей просто

обожают задаваться всякими глобальными вопросами бытия. Без преувеличения

можно сказать, что дети любят философствовать ничуть не меньше, чем

рисовать, а может быть, даже и больше, за исключением разве тех, кто слишком

сильно стукнулся головой и полностью зациклился на рифмоплетстве, но и то

неизвестно, так как этот вопрос требует отдельного и более пристального

изучения. А я пока говорю очень приблизительно, стараясь очертить проблему в

самых общих чертах. Так вот, о чем это говорит? Да о том, что философы

принадлежат к самой заторможенной и несообразительной части

народонаселения земли! Поэтов я в расчет не беру, так как с них, по понятным

причинам, нельзя спрашивать сполна, как со взрослых и полноценных людей. А

вот с философов можно, потому что их тупость необъяснима и находится за

пределами обычного человеческого понимания. Примерно то же самое можно, видимо, было бы сказать и о литературоведах, однако их, скорее, можно отнести

к той же категории людей, что и поэтов, и даже еще более травмированной, поскольку лично я вообще никогда не встречала детей, испытывающих тягу к

занятиям литературоведением. Так что философы по своей тупости, видимо, не

имеют себе равных среди людей так называемых творческих профессий. Как

говорится, что и требовалось доказать!

Именно поэтому, думаю, наиболее глубокое суждение о бытии, времени и

т.п. в двадцатом века принадлежит вовсе не философам, а не кому иному, как

Сталину, которому, судя по всему, удалось сохранить по-детски наивный и

незамутненный взгляд дилетанта на окружающий мир. «Есть человек – есть

проблема, нет человека – нет проблемы!» Это высказывание как бы подытожило

и вобрало в себя всю мудрость не только двадцатого, но и множества прошедших

130

и, наверняка, будущих веков. Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что и по

истечении тысячелетий, когда от современной цивилизации не останется уже

практически ничего, даже основание Эйфелевой башни сотрется с лица земли и

превратится в пыль, а не то чтобы там диссертация какого-нибудь

Мамардашвили, люди далекого-далекого будущего будут судить о нынешней

эпохе именно по этим словам. Точно так же, как современный человек всякий

раз, обращая свой мысленный взор к Древней Греции, невольно повторяет про

себя фразу Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю!»

Пример Сталина, признаюсь, больше всего и вдохновляет меня заняться в