Маруся Климова

необъяснимое магическое воздействие не только на рядовых граждан, вроде

моих родителей, тети, бабушки и дедушки, но и на самых влиятельных и

могущественных представителей советской власти.

В этом мире ведь все относительно! Француз Жорж Батай, например, сочинивший свою банальную, в общем-то, по западным меркам “Историю глаза”

в 29-м году, до самой смерти так и не решился опубликовать ее под своим

настоящим именем. А Шолохову было позволено нарушать в своей книге

множество неявных существовавших в ту пору в советском искусстве табу, например, на описание эротических сцен. Тогда как по неписаному канону

социалистического реализма обнаженная натура практически не допускалась

даже в живопись, а ведь Шолохов был, что называется, официальным писателем, и едва ли не самым главным. Еще бы! Ведь его книга не уступала по своим

размерам не только “Войне и миру”, но и самому “Капиталу”! Кстати, вероятно, разгадка этой волшебной свободы самовыражения кроется, прежде всего, именно

133

в грандиозных размерах “Тихого Дона”, хотя доказать это сегодня, естественно, уже невозможно. Об этом теперь можно только догадываться…

И самое главное, что Шолохову, на мой взгляд, лучше всего и удавались

именно описания всевозможных пыток, убийств и эротических сцен. С этой

точки зрения Шолохов, вообще, едва ли не самый извращенный писатель во всей

русской литературе. Не сомневаюсь, что его книги способны были бы поставить

богатейший материал какому-нибудь досужему психоаналитику -- во всяком

случае, не в меньшей, а может быть, и в большей степени, чем книги самого

Жана Жене. Если бы отечественные профессора вроде Бахтина не были начисто

лишены воображения и не зацикливались на банальном Достоевском, то именно

в России, а не во Франции должно было бы впервые появиться какое-нибудь

объемистое исследование типа: «Уважаемый Михаил Александрович Шолохов: казак и коммунист.»

Да и сама биография Шолохова к этому весьма располагает – он же был

незаконнорожденным. Его мать в молодости стала жертвой домогательств

богатого барина, а когда она забеременела, барин выдал ее замуж за какого-то

там престарелого казака, родившаяся вскоре дочка почти сразу же умерла, а

казак тоже не особо хорошо с ней обращался, и в результате она от него ушла и

сошлась, кажется, с каким-то купцом, что ли, устроилась к нему экономкой…

Вот от этого внебрачного союза и родился потом великий советский писатель

Шолохов. Будущий нобелевский лауреат, между прочим!

Шолохов смолоду жил в ужасной нищете, очень неустроенно, зато потом, когда вырос и стал знаменитым, устроил у себя в станице на Дону некое подобие

крепостной деревни, где вел себя как настоящий барин или же там атаман, а

остальные обитатели этой деревни находились от него чуть ли не в рабской

зависимости. И опять-таки -- недопустимая свобода поведения для советского

официального писателя тех лет, когда все его современники, даже самые

маститые, пребывали в постоянном страхе перед возможными репрессиями и

старались вести себя крайне осторожно.

А чего стоят многочисленные описания «красавцев-казаков»: в каждом слове

так и ощущается настоящее сладострастное трепыхание. На первом месте по

красоте стоит, конечно же, главный герой, Григорий Мелихов -- своеобразное

«альтер эго» автора. В его красоте никто не сомневается: все окружающие, как

мужики, так и бабы, только и твердят о том, какой он красавец, разве что

изъясняются они таким нечеловеческим языком, что повторить все эти эпитеты

довольно-таки сложно. От этого, видимо, и содержание романа запомнить

практически невозможно -- лично я в своей жизни не встречала людей, которые

могли бы толком вспомнить все замысловатые перепитии его сюжета. Но если

все-таки чуточку напрячься и постараться хоть что-нибудь да припомнить, то

вдруг невольно с ужасом осознаешь, что роман «Тихий Дон» населен едва ли не

сплошными извращенцами. Отец насилует свою дочь Аксинью; сама Аксинья

открыто живет с двумя мужьями, один из которых, законный муж, всячески ее

садирует; распутная казачка, заболев сифилисом, бросается в Дон и топится; законная жена Григория, Наталья, пытается покончить с собой, совершив

настоящее харакири, причем с соблюдением всех самурайских канонов – сперва

серпом полоснула себя по горлу, а потом, поняв, что не довела дело до конца, берет еще и косу и лезвием этой косы тычет себе под грудь, предварительно

расстегнув блузку, прислушиваясь к хрусту тканей и ощущая леденящий

холодок стали. Удивительно, но она все же осталась жива, только стала после

этого малость кривобокой. Среди героев полно немощных похотливых стариков

и таких же старух, готовых совокупляться чуть ли не с быками...

134

И единственный нормальный человек среди всего этого паноптикума – все