Маруся Климова

рассыпалось на мелкие, уже ничем не связанные между собой, никакими

напряженными драматичными противостояниями и антиномиями, кусочки.

Одним словом, Маяковскому самым естественным и логичным образом

способен противостоять и противостоит только Распутин, который, опять-таки, не имеет ровным счетом никакого отношения к литературе, поэтому, видимо, ни

один из литературоведов и историков литературы его до сих пор и не заметил. А

между тем, его своенравие, непредсказуемость и, в каком-то смысле, безграничная распущенность только и способны уравновесить столь же

безграничные волю и аскетизм Маяковского. И кстати, именно Распутин, но уж

никак не Пушкин, вне всякого сомнения, воплощает едва ли не все самые

характерные черты русской нации в глазах остального мира. То есть Распутин на

данный момент и является подлинным «нашим всем». Определенную

конкуренцию в этом отношении ему способен составить разве что Достоевский, но об этом я уже тоже писала...

Глава 31

Магическая книга

Шолохов – едва ли не самый загадочный писатель во всей русской

литературе! Писатель-вундеркинд, в двадцать с небольшим лет ставший автором

пугающих размеров книги “Тихий Дон” и потом фактически всю оставшуюся

жизнь почивавший на лаврах и уже ничего толком не написавший, не считая

романа-агитки о коллективизации под названием “Поднятая целина” да еще

эпического рассказа “Судьба человека”... Ну, да! Вроде бы, еще была книга “Они

сражались за Родину”, которую я помню по одноименному фильму с

Шукшиным. Все советские солдаты в этом фильме, сражавшиеся за Родину во

время Отечественной войны, были в каком-то неестественно чистом и

отутюженном обмундировании, что очень возмущало мою бабушку, которая

утверждала, что у русских солдат во время войны не было даже сапог –

большинство были обуты в так называемые “обмотки”, то есть в тряпки, обмотанные вокруг ступней ног...

132

И тем не менее, в каком-то смысле, Шолохова все же, думаю, можно назвать

автором одной книги, наподобие Сервантеса или же Грибоедова и Венечки

Ерофеева. Уж больно навязчиво и упорно, я помню, учительница в школе

противопоставляла “Тихий Дон” всем другим его произведениям. И не только

она! Мои родители придерживались точно такой же точки зрения, мало того, моя

тетя, ее жирный муж, судовой радист дядя Юра, и даже дедушка и бабушка в

Шепетовке -- все сходились на мнении, что “Тихий Дон” -- лучшая книга

Шолохова, после которой он уже так ничего и не смог написать, создать что-

либо ей равное. И должна признаться, задолго до того, как я впервые открыла эту

книгу, я и сама уже была полностью убеждена в том, что эта книга полна

описаниями каких-то нечеловеческих могучих страстей и неслыханного размаха

драматических событий! Мой интерес к ней еще больше подогревался тем, что

почему-то именно эту, самую важную и прекрасную книгу Шолохова, о которой

так много говорила учительница, мои родители, дядя, тетя и бабушка с

дедушкой, ко всему прочему, еще и не включили в школьную программу. Вместо

нее все должны были изучать какую-то “Поднятую целину”, прохладного

отношения к которой не могла скрыть даже наша литераторша. Вот “Тихий Дон”

-- это да! Совсем другое дело – не какой-то там грязный дед Щукарь в драном

тулупе и с лягушками!

Короче говоря, за этой книгой мне пришлось идти в школьную библиотеку.

И тут меня ждало еще одно волнующее открытие, или даже потрясение. Потому

что меня буквально сразил внешний вид этой книги, точнее, ее размер – это был

огромный том величиной с Библию или же “Капитал” Маркса! И такую

громадную книгу смог написать молодой человек, которому едва перевалило за

двадцать! Такое с трудом укладывалось в моей голове и, как я заметила, в

головах моих родственников и знакомых тоже. Пожалуй, именно это

обстоятельство волновало их больше всего. Естественно, что человек, в

молодости написавший такую огромную книжищу, имел полное право потом

всю жизнь провести не работая, хотя в те годы тунеядство и не поощрялось. Но

Шолохов оказался в положении своеобразного рантье среди остальных советских

писателей: жил на проценты с заработанного в юности капитала. И это тоже, как

я могла заметить, вызывало тайную зависть и восхищение со стороны

окружавших меня родственников и знакомых. Я и сейчас думаю, что Шолохову, в каком-то смысле, удалось то, чего так и не смог добиться, например, Рембо, тоже порвавший в юности с литературой и вынужденный затем перебиваться

всякими случайными заработками, включая работорговлю…

Как бы то ни было, эта огромных размеров книга, да еще написанная совсем

молодым человеком, действительно, судя по всему, оказывала какое-то