Маруся Климова

будущем историей какой-нибудь из точных наук, так как некоторая

посвященность в литературу, вовлеченность во всю эту тусовочную возню, да и

вообще определенная начитанность, знание языков и прочее, наверняка, очень

часто мешают мне схватить самое главное в ее истории. А вот, к примеру, глядя

со стороны на Циолковского, я могу совершенно определенно и твердо сказать, без каких-либо особых колебаний, что это был точно такой же дегенерат, какими

были уже описанные мной Хлебников и Платонов, похожий на них просто как

брат-близнец. Главное, не забивать себе голову всякой чепухой о том, что он

изобрел какую-то там ракету и т.п., и вообще, отбросить этот дебильный и

вредный совет, что о людях надо, якобы, судить по их плодам. Чушь! Наоборот, надо постараться просто об этом не думать, и тогда истина сама тебе

открывается, как нечто совершенно самоочевидное. И в случае с Циолковским

окончательное умозаключение, должна признаться, мне сделать гораздо проще, чем это было в случае с Платоновым или же Хлебниковым, так как я абсолютно

ничего не понимаю в технике и мне совершенно ничего не мешает видеть

последнюю и окончательную истину об этом выдающемся деятеле науки.

Не говоря уже о том, что точные науки не так уж и сильно изолированы от

искусства. И я уже писала о том, как открытие микромира в современной физике

невольно повлияло на появление почти точно такого же микромира в русской

литературе двадцатых годов. И думаю, что любой человек, долго занимавшийся, например, изучением творчества Вагинова или же Добычина, уже довольно

неплохо подготовлен к тому, чтобы постичь смысл какого-нибудь там

дифференциального исчисления, даже если он раньше об этом абсолютно ничего

не слышал и вообще получал в школе по математике одни «двойки» и «тройки»

и, более того, именно поэтому пошел учиться на филфак, подался в гуманитарии.

Обратное, думаю, тоже верно. Помню, со мной в школе училась одна

девочка, которая достаточно хорошо успевала по всем предметам -- не то чтобы

была круглой отличницей, но в основном у нее были «четверки» и «пятерки», в

том числе и по математике. Однако в старшем классе с ней случилось что-то

невероятное и все из-за того, что в это время, вместо обычной геометрии, мы

стали изучать стереометрию. И вот, эта девочка, которая всегда без труда решала

все обычные геометрические задачи, совершено не могла понять, что такое

пирамида, куб, цилиндр и прочие пространственные фигуры, то есть у нее

оказалось полностью не развито пространственное мышление и не просто не

развито, а скорее, даже было что-то вроде болезни, то есть она не ощущала

трехмерности пространства, как, к примеру, дальтоники не различают цветов.

Учитель математики ужасно с ней мучился, а потом просто махнул на нее рукой.

Ничего не поделаешь, болезнь есть болезнь, и приходится с ней считаться…

Примерно такой же болезнью, на мой взгляд, страдает подавляющее

большинство литературоведов, с которых, впрочем, как я уже сказала, трудно

что-либо всерьез спрашивать. Они очень напоминают мне мух, ползающих по

плоскому тетрадному листу, намазанному медом, настолько эти люди не

способны оторваться от литературы и хотя бы на секунду взглянуть вверх или же

131

чуточку в сторону. Мне кажется, дополнительные занятия стереометрией им бы

не помешали – для развития воображения, так сказать. Потому что, в результате, все эти наивные антиномии, которые они тщательно вычерчивают на своем

жалком листочке, чтобы школьникам и обычным обывателям было потом проще

запоминать имена писателей и поэтов, используя их в качестве своеобразных

мнемонических правил, на самом деле, не имеют никакого отношения к

реальности. Даже ребенку ясно, что Пушкину противостоит никакой не

Лермонтов или там Тютчев, а вообще не находящийся в плоскости литературы

Дантес. Об этом же, вроде, все постоянно трындят, а литературоведы и историки

литературы как будто бы этого не слышат и не видят.

Есть и менее очевидные, но от того не менее вопиющие издевательства над

здравым смыслом и реальностью. Я уже говорила о том, как жалко смотрится

Есенин в сравнении с Маяковским. Что способен противопоставить Есенин

непреклонной воле и аскетизму Маяковского, кроме жалкой распущенности?

Такое противостояние, ко всему прочему, еще и противоречит элементарным

законам физики, согласно которым каждое действие обязательно вызывает

равное ему противодействие. Хотя это пока никем не доказано, но этот закон на

все сто процентов применим и к духовному пространству. Стоит ли удивляться, что столь неверно расчерченное и спланированное и, я бы даже сказала, просчитанное пространство русской литературы, в конце концов, рухнуло и