Маруся Климова

тот же Григорий. Он не только красавец, но еще очень добрый и гуманный, он не

в состоянии сдержать слез при виде несчастного птенчика, случайно зарезанного

серпом во время жатвы, ему также очень жаль горничную, которую

изнасиловали двести казаков, настолько жаль, что он сам даже отказывается

принять участие в этом процессе и собирается пожаловаться вахмистру, но тот, оказывается, уже в курсе. В общем, это благородный человек, настоящий

супермен, гордый красавец -- казак, одним словом. Поэтому, не без колебаний и

внутренней борьбы, он в конце концов все же понимает всю важность и

необходимость советской власти…

Впрочем, последнее, в сущности, не так уж и важно. Эта тщательно скрытая

от глаз читателя непоследовательность Григория, его фактическая измена

исконным интересам казачества и переход на службу большевикам, выдающая

тайное коварство характера Григория, только придает этому в высшей степени

нарциссичному персонажу, наделенному какой-то нечеловеческой красотой и

силой, да еще и облаченному в эффектный казачий мундир, еще большее

сходство с нарциссически влюбленным в самого себя матросом Кэрелем из

одноименного романа Жана Жене. Образ этого автора почему-то невольно

всплывает в моем сознании всякий раз, когда я думаю о Шолохове. Возможно

еще и потому, что я его когда-то переводила…

Сам Шолохов, конечно, был далеко не красавец: маленький, худой, с узкими

монголоидными глазами, как у Будды, и красными припухшими губами, как у

вурдалака. Однако и Жан Жене тоже ведь был далек от эталонов мужской

красоты…

Тем не менее, проводя эту аналогию, я вовсе не хочу указать на какую-то

латентную гомосексуальность Шолохова, хотя невозможно не заметить, что

практически все мужские образы в “Тихом Доне” нарисованы автором гораздо

ярче и выразительнее, чем женские. Не говоря уже о том, что практически все

они облачены в великолепную казачью форму: в штанах с лампасами и шашками

на боку. И вот эта форма, по-моему, значит для Шолохова гораздо больше, чем

те, на кого она надета, то есть сами люди. Примерно то же самое можно было бы

сказать и об облаченных в форму моряках и полицейских в романах Жене, которого практически не интересует реальная психология персонажей и всякая

там “диалектика души” – они для него, прежде всего, красавцы в форме. То же

самое относится и к казакам Шолохова. Это тоже – красавцы в форме, все

остальное не так уж и важно… Однако, как я уже сказала, ни о какой латентной

гомосексуальности речь в данном случае не идет.

В конце концов, и нацистские, и белогвардейские офицеры тоже были

облачены в очень красивую и завораживающую форму. Но о гомосексуальности

это еще не свидетельствует. А скорее, даже совсем наоборот: свидетельствует о

тайном культе женщины, о признании за ней права тоже видеть перед собой

нечто прекрасное и эстетичное в лице представителей противоположного пола –

права, которое сегодня, кажется, окончательно подвергнуто сомнению. Так как

сегодня уже сама женщина превратилась в какую-то разукрашенную и разодетую

куклу в руках облаченных в бесцветные серые наряды мужчин… В конце

концов, и в животном мире самцы -- всякие там индюки, попугаи, львы и тигры,

-- как правило, выглядят несколько эстетичнее, чем самки, у них более яркое

оперение, более красивые шкуры и гривы. То есть в явной деградации

современной мужской одежды, скорее всего, есть все-таки что-то

противоестественное и не совсем нормальное, ведущее ко всевозможным

отклонениям… Впрочем, я не чувствую себя способной на подобные глобальные

135

обобщения. Просто мне это вдруг пришло в голову, когда я вспомнила

загадочную книгу о становлении советской власти на Дону…

Как бы то ни было, “Тихий Дон” в рамках советской цивилизации был, как я

уже сказала, едва ли не самой магической книгой. Почти такой же магической, какой является сегодня в мировой литературе “Кэрель” Жене…

Ах, да! Чуть не забыла! Авторство “Тихого Дона” с самого момента его

создания подвергалось и продолжает подвергаться сомнению. И это тоже

лишний раз подтверждает сказанное мной: насколько сильно эта книга волновала

умы и сердца советских граждан! Никто ведь и не думал претендовать на

авторство “Доктора Живаго” или же, тем более, “ Архипелага ГУЛАГ”. Кому

они, в сущности, нужны?! Во всей мировой литературе до сих пор сомнению

подвергалось разве что авторство произведений Шекспира и Гомера. А в русской

литературе это вообще явление беспрецедентное!

Глава 32

Уроки Большого стиля

Селин со свойственной ему проницательностью, на мой взгляд, абсолютно

точно определил дату, которая отделяет Современность от Прошлого – 1913-й

год! «Если вы не видели, как под звуки рожка разворачиваются во фронт сразу