Маруся Климова

состоянии, но общий смысл прочитанного сводился к описанию того, как она

«идет навстречу солнцу, преисполненная любви к людям», ну или же что-то в

этом роде. Короче говоря, стихотворение представляло собой типичный

образчик того, что обычно принято называть «графоманией». Однако дело даже

не в этом. Больше всего меня поразило то, что, занимаясь таким приземленным и

сопряженным со множеством неприятных моментов ремеслом, то есть постоянно

соприкасаясь с наиболее мрачной и опасной стороной жизни, включая

всевозможные разборки со своими сутенерами или подвыпившими клиентами из

числа законченных уголовников, эта баба не только сохранила в своей душе веру

в любовь и символический «солнечный свет», на встречу с которым она, якобы, шла в своих стихах, но и убеждение в том, что в литературе царят какие-то

совсем иные, не такие жесткие, как в ее жизни, законы, а откровенная туфта, которую она сочинила, способна принести ей чуть ли не мировую известность и

бабки. Последнее мне кажется наиболее удивительным, так как не совсем

понятно, откуда у человека, с огромным трудом зарабатывающего себе на

пропитание, столь идиллические представления о нравах, царящих в

литературном мире. Куда логичнее было бы, если бы она инстинктивно

перенесла опыт всей своей жизни и в эту сферу. И самое главное, ближе к

истине!

Нечто подобное, вероятно, можно сказать и о литературоведах, чья трудовая

деятельность, может быть, и не сопряжена с такими опасностями, как занятие

178

проституцией, но все равно, наверняка, полна всевозможных интриг и склок, как

и жизнь практически любого человека, однако и у них получается, что

литература существует по каким-то совершенно ирреальным и оторванным от

жизни законам. Причем в данном случае эти представления порой бывают столь

причудливыми, что так просто, в двух словах, их тут и не изложишь. Однако, по

сути, и все эти замысловатые «литературоведческие теории» мало чем

отличаются от взглядов на литературу той крашеной блондинки, решившей чуть

ли не пожертвовать собой и малолетней дочкой ради издания своих дебильных

творений. Подавляющее большинство литературоведов, судя по всему, тоже, подобно ей, склонны считать, что литературой занимаются исключительно

полные лохи. Более того, современная литература во многом обязана своим

существованием именно всевозможным теоретикам, так как является почти

исключительным продуктом их ошибочных представлений об этой сфере

человеческой деятельности…

На этом фоне заблуждение большевиков, учредивших Литературный

интитут и перепутавших литературу с производством, даже выглядит более

понятным и объяснимым. Как-никак, они все-таки верили в мессианскую роль

пролетариата, отводили ему центральное место в истории! Тут, мне кажется, можно нащупать хоть какую-то логику. Перепутал же, в конце концов, врач

Леонтьев Россию со своим тяжело больным пациентом. Так почему же и простой

рабочий не мог спутать искусство со своим заводом!? Это как раз понятно!

Однако в бесконечных потоках расслабленной графомании, хлынувших из-под

пера прошедших тернистый путь обучения дипломированных советских

писателей и поэтов, опять-таки, просвечивает откровенное неуважение к

литературе, столь же необъяснимое, как и в двух описанных мной выше случаях.

Конечно, впавший в маразм Державин, смахивающий слезу умиления над

виршами юного Пушкина, или же Белинский с Некрасовым, всю ночь напролет

запоем читающие рукопись молодого Достоевского, как и прочие лубочные

картинки такого же рода, настраивают их потомков на идиотический лад, но ведь

у каждого человека, в конце концов, должна быть еще и собственная голова на

плечах! Вроде бы, не так уж и трудно додуматься до того, что литературой, в

основной массе, занимаются люди, мало отличающиеся от твоих соседей по

коммунальной квартире, которые, того и гляди, подсыплют тебе в кастрюлю с

супом убойную дозу мышьяка. Ан, нет!

Еще совсем недавно, казалось бы, сладкий голос с экрана телевизора обещал

какие-то неслыханные проценты каждому, кто вложит свои бабки в какой-

нибудь банк или же там «Русский Дом Селенга», а последний, ко всему прочему, еще и желал всем счастья. Однако далеко не все клюнули на эту удочку, хотя и

очереди к подобным учреждениям тоже, надо сказать, выстраивались немалые.

Интересно, что на сей раз эти длинные очереди как бы объединили и «поставили

в один ряд», в буквальном смысле этих слов, и проституток, и профессоров, и

писателей. И каждый, вложивший свои потом и кровью заработанные деньги в

подобные учреждения, на мой взгляд, был движим точно таким же глубоким

неуважением к их основателям, и вообще, к этой сфере человеческой