Маруся Климова

А что же в России? Венечка - кумир шестидесятников, добрейшей души

человек, он даже нескольким из них готов был рюмашку налить, поэтому они с

ним, наверное, так и носятся, обсасывая каждое его слово… Только вот

обсасывать особенно нечего, книжечка-то совсем тоненькая и всего одна. Как

"Горе от ума"! Ах да, это же знаменитая русская лень! Селин в этом смысле был

не совсем русским, он много трудился. Поэтому, наверное, он и нашим

шестидесятникам не очень нравится. Потому что "много работал" - помните, да?

А может, им просто мои переводы не нравятся, хотя я и стараюсь? Но Селин, вероятно, тоже непереводим, совсем как Пушкин, только в данном случае уже на

русский. К тому же он и не пил совсем, а вот Венечка пил, и это тоже очень по-

русски. А когда выпьешь, то сразу настроение улучшается, все кажутся такими

добрыми, хорошими и талантливыми. Сразу хочется всем по рюмке налить, а

можно даже и по стакану. Пушкину например. Такому не жалко! Простота, как я

уже сказала, это тоже сугубо русская черта. А когда поешь хорошо, то все сразу

тоже становятся добрыми и талантливыми. Вот на этом, я думаю, они и сошлись, Венечка и его поклонники, члены общества его друзей. Венечка - гениальный

алкоголик! Не знаю, не знаю… Мне кажется, он уже давно - просто гений, его

друзья его уже давно оправдали.

18

При упоминании Селина у меня в мозгу сразу же выплывает еще и имя

Розанова, после Венечки. Такой почему-то выстраивается ассоциативный ряд.

Однажды я поделилась этим наблюдением со своей парижской знакомой, журналисткой "Монд", и как только я упомянула Розанова, она сразу же

пристально уставилась на меня и стала допытываться, почему это мне Розанов

напоминает Селина. Чем? Я, конечно, ей сразу про Бердяева… Никакой реакции!

В общем, я и так ей пыталась объяснить, и этак, но ее все что-то не устраивало, и

она продолжала меня пытать. Наконец до меня вдруг стало доходить, о чем это

она, ну я, естественно, сразу же решила замять эту тему. Просто Селин много

работал, и ладно. Розанов ведь тоже много трудился, много книг написал.

Но такой ассоциативный ряд выстраивается не только у меня. Однажды я

разговорилась со своей знакомой, тоже писательницей, с которой меня даже как-

то сравнили в одной рецензии: критик усмотрел, что я, как и она, то есть мы обе, делаем упор на своей женской беззащитности. Правда, в ее книгах акцентируется

ее "концентрированная витальность", а у меня -- "мрачная ирреальность

происходящего"… Так вот, однажды в разговоре со мной, и тоже отчасти о

Селине, она вдруг бросила: "Ну Венечка! Да у него и всего-то ничего". Я не

могла с ней не согласиться и даже, было, подумала: "Прав был критик, у нас

действительно много общего". Однако она тут же продолжила: "А Розанов? Да

он ведь даже ни разу матом не выругался". И тут до меня наконец дошло, о чем

она говорит, что имеет в виду. Должна сказать, когда я это поняла, я вынуждена

была признать, что ее взгляд на литературу не лишен свежести и

оригинальности. Во-первых, такая точка зрения предполагает присутствие в

литературе некоего прогресса, что в применении к искусству вообще встречается

крайне редко. Обычно считается, что все великие и гении жили в прошлом, а

сейчас кругом одна шушера и это, надо сказать, весьма обыденный, даже

обывательский взгляд на культуру и, мне кажется, не совсем справедливый. А

вот у нее получалось совсем наоборот. Помните, вначале был "очень узкий круг

страшно далеких от народа", потом "народники-разночинцы", ну а потом

наконец-то явился и он сам, гений, носитель конечной истины. История

закончилась! Так и у нее: сначала в русской литературе был … ну даже и не знаю

кто, как-то не приходит в голову, забыла тогда у нее спросить, но неважно. Затем

пришел Розанов, у которого были какие-то смутные предчувствия, но он так и не

решился на самое главное. Потом явился Венечка, и у него было "и всего-то

ничего", и наконец пришла она и сказала: "А пошли вы все!.." В сущности, это

одна из самых оригинальных концепций истории русской литературы, с

которыми мне приходилось сталкиваться, и отчасти в чем-то я даже с ней

согласна. Но только отчасти...

Глава 1

ПИСАТЕЛЬ И ЧИТАТЕЛЬ

Когда я думаю о смысле литературы, меня часто разбирает смех, мне хочется

громко и визгливо расхохотаться. Не могу сказать, чтобы известность слишком

утомила меня, но иногда она меня достает. Какое счастье, что у меня есть

псевдоним! Люди подходят к тебе, заглядывают в глаза, просят автографы, но

уже завтра они про тебя забудут и побегут за каким-нибудь очередным

пушкиным. Но дело даже не в этом. Проблема в том, что каждый твой читатель –

это тоже писатель. Он заглядывает тебе в глаза, угодливо льстит, и у него

непременно за пазухой припрятана своя маленькая рукопись. И даже если она