Маруся Климова

свиньям» грудного младенца, хотя в общем-то не со зла, а просто по недосмотру; но я все равно, помню, несколько раз тщательно перечитала этот отрывок, стараясь понять, не ошиблась ли я, правильно ли все поняла, именно оттуда я

впервые узнала о том, что свиньи жрут детей, а, следовательно, и людей вообще.

С тех пор я стала относиться к свиньям с некоторым предубеждением и отчасти с

уважением... А Некрасов, свиньи, его портрет работы Перова, и вообще вся

живопись передвижников еще и теперь сливаются для меня в нечто совершенно

единое и практически неотличимое друг от друга, причем объединяет их вовсе не

идейная близость, внимание к быту простого народа, его тяжелому положению и

т.п., а, прежде всего, любовь к уродству и всевозможным формам его проявления

в жизни. Позднее соцреалисты, мне кажется, полностью позаимствовали эту

любовь к уродливым формам у передвижников и Некрасова.

41

Кузя же на школьных вечеринках часто, сидя в углу, запрокидывала голову к

стене, сжав зубы и закрыв глаза, и застывала так надолго – тем самым она

подчеркивала трагизм своей неразделенной любви и смаковала ее. Кузя, кстати, несмотря на свой небольшой рост, была довольно-таки сильная: у нее были

крепкие мускулистые ручки и очень твердые кулаки, иногда она могла дать мне

очень больно кулаком в поддых или в бок, если я что-то не то говорила про ее

«протеже», или даже просто не с той интонацией. В общем-то, она была хорошая

девушка, добрая, тогда даже почти не пила, хотя курила очень много и еще

периодически жрала «колеса»...

Сейчас я понимаю, что Тютчев вряд ли мог даже предположить, что его

стихами когда-нибудь будут доставать маленьких детей. Он ведь написал очень

немного и вообще относился к своим стихам крайне небрежно, кажется, его

знакомым поэтам приходилось их очень сильно редактировать, чуть ли не

дописывать, при подготовке к печати. А однажды он даже по ошибке сжег свою

рукопись -- по-моему, это был перевод «Фауста»… Столь же легкомысленно он

относился и к своим служебным обязанностям, к своей карьере, был даже как-то

уволен из-за этого со службы, несмотря на то, что работа, насколько я понимаю, у него была совсем не пыльная: он служил тогда в дипломатическом

представительстве за границей, кажется в Турине. Конечно, Тютчев принадлежал

к старинному роду и в работе особенно не нуждался, хотя, насколько я помню, средства к существованию ему все-таки были нужны.

Однако, по-моему, дело не только в этом. Просматривая всевозможные

биографии Тютчева, я постепенно начала приходить к выводу, что небрежность

является едва ли не самой характерной чертой его личности. Особенно мне

почему-то запомнилось, что на всевозможные балы и приемы он часто являлся в

застегнутом не на те пуговицы сюртуке, то есть к своей одежде он тоже

относился крайне небрежно. Уже не помню, где я об этом читала, но данная

характерная деталь отчетливо врезалась мне в память, кажется, я даже

натолкнулась на этот небрежно застегнутый сюртук сразу в нескольких статьях и

воспоминаниях о Тютчеве. И вот эти неправильно застегнутые пуговицы на

сюртуке окончательно убедили меня в том, что именно небрежность была самой

характерной чертой его личности. Однако природа подобной небрежности до сих

пор остается мне не совсем понятной.

Были ли пуговицы на сюртуке Тютчева неправильно застегнуты потому, что

он хотел таким образом продемонстрировать свое презрение к мнению

окружающих, или же эта небрежность в одежде просто являлась следствием его

поглощенности своими мыслями и рассеянности? Естественно, практически все

отечественные исследователи творчества Тютчева склоняются к последнему. Что

вполне объяснимо, так как люди всегда склонны судить о других по самим себе.

И для ученых-литературоведов вполне естественно видеть в Тютчеве такого же, как они, погруженного в свои мысли интеллигента, позабывшего ради этих

мыслей обо всем на свете, в том числе и о собственной одежде. Но все-таки не

стоит забывать, что Тютчев был поэтом, то есть вроде бы не совсем ученым…

И тем не менее должна признаться, что образ Тютчева для меня как-то

двоится. Иными словами, мне не совсем понятно, был ли Тютчев влюбленным в

самого себя денди или же просто зачуханным интеллигентом, чем-то вроде

«человека рассеянного», который «вместо шапки на ходу» был способен надеть

даже сковороду, а не только небрежно застегнуть пуговицы на своем сюртуке. И

до сих пор я так и не пришла к какому-то окончательному выводу на этот счет.

Иногда мне кажется, что – да, он был аристократом и денди, но уже в следующее

мгновение этот образ вдруг замутняется, и я начинаю думать, что он был

типичным интеллигентом, к тому же еще и в очечках и т.п., а потом опять все

42