Марусина заимка

     -- Погодите-ка, -- сказал он, --  кажется, колокольчик... Должно  быть, Проскуров.

     И  при  этом  имени  Василия  Ивановича,  очевидно,  вновь  обуяла  его смешливая веселость. Он быстро подбежал к окну.

     --  Ну, так и есть. Катит наш искоренитель. Посмотрите-ка,  посмотрите: ведь это картина. Ха-ха-ха!.. Вот всегда этак ездит. Аккуратнейший мужчина!

     Я подошел к окну. Звон колокольчика быстро приближался,  но сначала мне видно  было только облако пыли, выкатившееся как будто из лесу и бежавшее по дороге к  стану. Но вот  дорога,  пролегавшая  под горой, круто  свернула  к станции, и в этом месте мы могли видеть ехавших -- прямо и  очень близко под нами.

     Почтовая  тройка   быстро  мчала  легонькую  таратайку.  Из-под   копыт разгорячившихся  коней  летел  брызгами щебень  и мелкая  каменная  пыль, но ямщик,  наклонившись  с  облучка,  еще  погонял  и  покрикивал.  За  ямщиком виднелась фигура в  форменной фуражке  с кокардой и штатском пальто. Хотя на ухабистой  дороге таратайку то  и  дело  трясло и подкидывало самым жестоким образом, но  господин с кокардой не обращал на это ни малейшего внимания. Он тоже перегнулся, стоя, через облучок и,  по-видимому,  тщательно  следил  за каждым движением каждой лошади,  контролируя их  и следя,  чтобы ни одна  не отставала. По временам он  указывал ямщику,  какую, по его  мнению,  следует подхлестнуть, иногда даже  брал  у него кнут  и старательно, хоть и неумело, подхлестывал  сам.  От  этого  занятия, поглощавшего  все его  внимание,  он изредка только отрывался, чтобы взглянуть на часы.

     Василий  Иванович  все время, пока тройка  неслась в гору, хохотал, как сумасшедший; но когда колокольчик, забившись отчаянно  перед самым крыльцом, вдруг  смолк, смотритель  сидел уже на кушетке и,  как  ни  в чем не бывало, курил свою сигару.

     Несколько секунд со двора слышно было только, как дышат усталые лошади. Но  вдруг наша дверь отворилась,  и  в комнату  вбежал новоприезжий. Это был господин  лет  тридцати  пяти,  небольшого  роста,  с  несоразмерно  большой головой. Широкое лицо, с  выдававшимися несколько скулами,  прямыми бровями, слегка вздернутым носом и тонко  очерченными губами, было почти прямоугольно и дышало своеобразною энергией. Большие серые глаза смотрели в упор. Вообще, физиономия Проскурова на первый взгляд поражала  серьезностью выражения,  но впечатление это,  после нескольких мгновений,  как-то  стиралось. Аккуратные чиновничьи  "котлетки",  обрамлявшие  гладко   выбритые   щеки,  пробор   на подбородке, какая-то странная торопливость движений тотчас  же примешивали к первому  впечатлению  комизм,  который   только  усиливался  от  контрастов, совмещавшихся в этой своеобразной фигуре.

     Войдя  в  комнату,  Проскуров сначала  на  мгновение остановился, потом быстро окинул ее взглядом и, увидев  Василия Ивановича, тотчас же устремился к нему.

     --  Господин  смотритель!..  Василий Иванович,  голубчик...  лошадей!.. Лошадей мне, милостивый государь, ради бога, поскорее!

     Василий Иванович, развалясь на  кушетке, хранил холодно-дипломатический вид.

     -- Не  могу-с... Да вам, кажется, почтовых и  не полагается,  а земские нужны под заседателя, -- он скоро будет.

     Проскуров сначала горестно изумился, потом вдруг вспыхнул.

     --  Что вы, что  вы  это?  Ведь я  прибыл раньше. Нет,  по-звольте-с... Во-первых,   ошибаетесь   и  насчет  почтовых:  у   меня  на  всякий  случай подорожная... Но, кроме того, на законном основании...

     Но Василий Иванович уже смеялся,

     --  А, чорт  возьми!  Вечно  вы  с вашими  шутками,  а мне  некогда! -- досадливо  сказал Проскуров,  очевидно  не в  первый  раз  попадавший в  эту ловушку. -- Скорее, бога ради, у меня тут дело!

     -- Знаю, убийство...

     -- Да вы почему знаете? -- встревожился Проскуров.

     -- Почему  знаете! -- передразнил смотритель.  -- Да ведь заседатель-то уж там. От него слышал.

     -- Э, врете  вы опять, --  просиял Проскуров, --  они-то еще и  ухом не повели, а уж у моих, знаете ли, и виновный, то есть собственно... правильнее сказать  --  подозреваемый, в  руках.  Это, батюшка,  такое дельце выйдет... громчайшее!.. Вот вы посмотрите, как я их тут всех ковырну!

     --  Ну, уж  вы-то ковырнете! Смотрите, не  ковырнули бы вас.  Проскуров вдруг встрепенулся. Во дворе забрякали колокольцы.

     -- Василий Иванович, -- заговорил он вдруг каким-то заискивающим тоном, -- там, я слышу, запрягают. Это мне, что ли?

     При этом он  схватил смотрителя за руку и бросил тревожный взгляд в мою сторону.

     -- Ну, вам, вам... успокойтесь! Да что у вас там в самом-то деле?

     -- Убийство,  батюшка!  Опять  убийство...  Да  еще  какое!  С  явными признаками  деятельности  известной  вам шайки.  У  меня тут нити.  Если  не ошибаюсь,  тут несколько  таких  хвостиков прищемить можно... Ах, ради бога, поскорее!..

     -- Сейчас. Да где же это случилось?

     -- Все в  этом же логу проклятом. Взорвать бы это место порохом, право! Ямщика убили...

     -- Что такое? Уж не ограбление ли почты?

     -- Э, нет, "вольного".

     -- "Убивца"? -- вскрикнул я, пораженный внезапною догадкой.