– Стой! Стой! – закричал Аким и побежал к окну.
Кровля с виду надежная, а как ступишь неловко, нога соскользнет – и поминай как звали. Акиму лазить по крышам привычно, каждую зиму снег скидывает. А этому чего вздумалось? Аким только в окошко пролез, как человек стал медленно наклоняться вперед. Туда, где скос крыши обрывался.
– Сорвешься, дурень!
Дворник изо всех сил тянул руки, чтобы ухватиться за брючины или пальто.
77
Мадемуазель Волант прогуливалась по каналу с видом туриста, осматривающего памятники. Ванзаров следил за ней из окна.
Взлетела стайка голубей. Он поднял глаза и увидел, что на краю крыши стоит…
Ничего нельзя было сделать. Даже если разбить окна. Даже если неведомая сила перенесла бы его через канал. Все равно – бесполезно.
Тот, кто стоял у края, плотно прижал руки, как солдат встает в стойку «смирно», наклонился и нырнул. Тело его пронеслось черным росчерком. Раздался глухой хлопок. Нинель закричала с безнадежным отчаянием. От ее крика мадам Рейсторм проснулась и всполошилась:
– Что… Что такое… Тонем?
Ванзаров побежал. Он не заметил, как одолел лестницу, Кокушкин мост и несколько пролетов набережной. У тела оказался первым. Раньше городового, который оцепенел на посту. И раньше мадемуазель Волант.
Хованский лежал лицом в брусчатку, подвернув под себя руки. Ванзаров прикоснулся к шее и уловил затухающий пульс. Любая помощь бесполезна. Нельзя выжить, прыгнув с такой высоты. Оставалось сделать необходимое. Чуть приподняв тело, Ванзаров ощупал правый карман пальто и вынул незапечатанный конверт. В нем оказался лист, на четверть исписанный быстрым почерком, с датой и подписью. Вероятно, его Миша хотел предъявить в качестве доказательства. В некотором смысле ему удалось.
По привычке завершать любое дело, Ванзаров ощупал другой карман и сюртук. И нашел еще одну бумагу. Такую измятую, будто ее скомкали, но передумали выбрасывать. Содержание бумаги было несколько неожиданным.
– Как это мило: человек погиб, а полицейский обшаривает карманы…
Мадемуазель Волант не скрывала презрения.
Ванзаров поднялся навстречу ее голосу.
– Нашли, что искали? – спросила она.
– А вы, мадемуазель, нашли?
– Я была о вас лучшего мнения. – Волант дернула головой, отчего черные кудри будто зазвенели колокольчиками. Или это звенело в голове Ванзарова.
Вокруг стали собираться зеваки. Уличное происшествие притягивает, как магнит железную стружку. Подбежал городовой, козырнул, ожидая приказания. Ванзаров просил чем-то прикрыть тело и позвать пристава. Городовой засвистел, вызывая подмогу с ближайших постов.
– Мадемуазель Волант, что именно предлагал продать вам господин Хованский?
Она презрительно нахмурила бровки.
– Как вы мелочны, Ванзаров… Я разочарована…
– Не пытайтесь обманывать, – продолжил Ванзаров, не замечая воткнутых в него шпилек. – За тысячу рублей или чуть больше он готов был сообщить некий важный секрет.
– Не имею привычки общаться с мерзавцами… Особенно, если это мерзавец из полиции. – Мадемуазель Волант решительно повернулась и пошла прочь. Как будто электрическая женщина, спирит и магнетизер в этом мире ничего не боялась. А такую ерунду, как сыскную полицию – тем более.
Ванзаров позволил ей такую вольность. Чего не простишь хорошеньким барышням, источающим животный магнетизм.
Нинель выбежала на улицу, не накинув платка. Подойдя к телу, она опустилась на колени, закрыла лицо ладонями и заголосила, как рыдают над самым близким человеком. Или как невеста над погибшим женихом. Неужели Миша ей что-то обещал? Нет, не стала Нинель еще настоящим агентом. Проявления чувств агенту непозволительны. Если господин Квицинский узнает, будет очень недоволен…
78
Открыла Вера так быстро, будто ждала под дверью. Лицо ее выражало тревогу.
– Где дядя Миша?
Ванзаров спросил разрешения пройти в гостиную. В ней царил некоторый беспорядок: валялись стулья, подушки и кресла сброшены на ковер. Афина сидела на диване, забравшись с ногами, как женщина, которую испугала мышь.
– Родион Георгиевич, что происходит? – спросила она, поглядывая на сестру. – Что все это значит?
– Поясните мне, что тут случилось, возможно, у меня найдутся ответы, – сказал Ванзаров.
– Михаил Павлович ворвался к нам в страшном возбуждении, – начала Афина. – Никогда его таким не видела…
– Подумали было, что он пьян, но от него не пахло, – подхватила Вера.
– Он говорил, что все понял, ему открылись глаза, и теперь он всем докажет, что был прав, со всеми расплатится…
– Помянул, что Калиосто обещал разоблачить тайны, и тогда все будет кончено, – добавила сестра.
– Кричал: «Где это? Куда спрятали?..» Вел себя как полоумный… Обвинял нас в неблагодарности… Дошел до того, что оскорбил меня: якобы я нажилась на его горе… Стал расшвыривать мебель, побежал в кабинет Ионы Денисовича, потом в нашу спальню, в столовую, я слышала, что он выскочил на кухню, хлопнула дверь черной лестницы…
– Видели, куда Хованский направился? – обратился Ванзаров к Вере.
– По черной лестнице куда-то на верхние этажи…
– Пошли за ним?
– Зачем? – удивилась она. – Дядя Миша дорогу знает…
– Дверь на кухне заперли?