Маска и душа

Матерiально страдая, я всетаки кое какъ перебивался и жилъ. Если я о чѣмъ нибудь безшжоился, такъ это о моихъ малолѣтнихъ дѣтяхъ, которымъ зачастую не хватало того-другого, а то даже просто молока. Какiе то бывшее парикмахеры, ставшiе впослѣдствiи революцiонерами и завѣдывавшiе продовольственными организацiями, стали довольно неприлично кричать на нашу милую старую служанку и друга нашего дома, Пелагею, называя меня буржуемъ, капиталистомъ и вообще всѣми тѣми прилагательными, которыя полагались людямъ въ галстухахъ. Конечно, это была частность, выходка невѣжественнаго и грубаго партiйца. Но такихъ невѣжественныхъ и грубыхъ партiйцевъ оказывалось, къ несчастью, очень много и на каждомъ шагу. И не только среди мелкой сошки, но и среди настоящихъ правителей. Мнѣ вспоминается, напримѣръ, петербургскiй не то воевода, не то губернаторъ тов. Москвинъ. Какой-то изъ моихъ импрессарiо расклеилъ безъ его разрѣшенiя афишу о моемъ концертѣ въ Петербургѣ. Допускаю, что онъ сдѣлалъ оплошность, но, вѣдь, ничего противозаконнаго: мои концерты обыкновенно разрѣшались. И вотъ въ день концерта въ 6 часовъ вечера узнаю — концертъ запрещенъ. Почему? Кто запретилъ? Москвинъ. Какой Москвинъ? — я знаю Москвина изъ Московскаго Художественнаго театра, тоть этимъ не занимается. Оказывается, есть такой губернаторъ въ Петербургѣ. А половину денегъ, полученныхъ авансомъ за концертъ, я уже израсходовалъ. И вдругъ — запрещенъ! А еще страшно, что вообще, чѣмъ-то, значитъ, провинился! Позвонилъ по телефону, вызываю губернатора Москвина:

— Какъ это, товарищъ (а самъ думаю, можно ли говорить «товарищъ» — не обидится ли, принявъ за издѣвательство?), слышалъ я, что вы концертъ мой запретили.

— Дасъ, запретилъ, запретилѣсъ, сударь! — слышу я рѣзкiй, злой крикъ.

— Почему-же, — упавшимъ голосомъ спрашиваю.

— А потому, чтобы вы не воображали много о себѣ. Вы думаете, что Вы Шаляпинъ, такъ вамъ все позволено?

Голосъ губернатора звенѣлъ такъ издевательски громко, что мои семейные все слышали, и пр мѣрѣ того, какъ я начиналъ блѣднѣть отъ возмущенiя, мои бѣдныя дѣти и жена стали дрожать отъ страха. Повисли на мнѣ и шопотомъ умоляли, не отвѣчать ему рѣзко. И то, самъ я понималъ, что отвѣчать въ томъ духи, въ какомъ надо-бы — не надо. И мнѣ пришлось закончить беседу просьбой:

— Ужъ не взыщите на этотъ разъ, товарищъ Москвинъ. Не поставьте мнѣ моей ошибки въ фальшь и разрѣшите концертъ.

— Пришлите кого-нибудь — посмотримъ, — смилостивился, наконецъ, воевода. Эти господа составляли самую суть режима и отравляли россiйскимъ людямъ и безъ того печальное существованiе.

И такъ, я — буржуй. Въ качествѣ такового я сталъ подвергаться обыскамъ. Не знаю, чего искали у меня эти люди. Вѣроятно, они думали, что я обладаю исключительными розсыпями бриллiантовъ и золота. Они въ моей квартирѣ перерывали всѣ ковры. Говоря откровенно, въ началѣ это меня немного забавляло и смешило. Съ умѣренными дозами такихъ развлеченiй я готовъ былъ мириться, но мои милые партiйцы скоро стали развлекать меня уже черезчуръ настойчиво.

Купилъ я какъ то у знакомой балерины 15 бутылокъ вина и съ прiятелемъ его попробовали. Внно оказалось качествомъ ниже средняго. Легъ спать. И вотъ въ самый крѣпкiй сонъ, часа въ два ночи мой испуганный Николай, именовавшiйся еще поваромъ, хотя варить уже нечего было, въ подштанникахъ на босую ногу вбѣгаетъ въ спальную:

— Опять пришли!

Молодые солдаты съ ружьями и штыками, а съ ними двое штатскихъ. Штатскiе мнѣ рапортуютъ, что по ордеру революцiоннаго районнаго комитета они обязаны произвести у меня обыскъ.

Я говорю:

— Недавно у меня были, обыскивали.

— Это другая организацiя, не наша.

— Ну, валяйте, обыскивайте. Что дѣлать?

Опять подымаютъ ковры, трясутъ портьеры, ощупываютъ подушки, заглядываютъ въ печку. Конечно, никакой «литературы» у меня не было, ни капиталистической, ни революцiонной. Вотъ, эти 13 бутылокъ вина.

— Забрать вино, — скомандовалъ старили.

И какъ ни уговаривалъ я милыхъ гостей вина не забирать, а лучше тутъ же его со мною отвѣдать, — добродѣтельные граждане противъ искушенiя устояли. Забрали. Въ игральномъ столѣ нашли карты. Не скрою, занимаюсь этимъ буржуазнымъ дѣломъ. Преферансомъ или бриджемъ. Забрали. А въ ночномъ столикѣ моемъ нашли револьверъ.

— Позвольте, товарищи! У меня есть разрѣшенiе на ношенiе этого револьвера. Вотъ смотрите: бумага съ печатью.

— Бумага, гражданинъ, изъ другого района. Для насъ она не обязательна.

Забавна была процедура составленiя протокола объ обыскѣ. Составлялъ его молодой парень, начальникъ изъ простыхъ.

— Гриша, записалъ карты?

— Записалъ, — угрюмо отвѣчаетъ Гриша.

— Правильно записалъ бутылки?

— Правильно. 13.

— Таперича, значить, пиши: Револьверъ системы… системы… какой это, бишь, системы?

Солдатъ все ближе къ огню, старается прочитать систему, но буквы иностранныя — не разумѣетъ.

— Какой системы, гражданинъ вашъ револьвертъ?

— Веблей Скоттъ, — отвечаю.

— Пиши, Гриша, системы библейской.

Карты, вино, библейскую систему — все записали, забрали и унесли.

А то случались развлеченiя еще болѣе забавныя.