– Взрыв благородства! Вы, оказывается, в глубине души славный малый. И когда выпадает карта, то небольшие вопросы могут оказаться заступом или алмазом. Вы – хорошее вино, которое станет ещё лучше, если его встряхнуть. Ну, давайте согласимся, что когда мы прибудем в Новый Орлеан, то оттуда отправимся в Лондон, – я останусь с моими друзьями возле Примроуз-хилла, а вы остановитесь в Пьяцца Ковент-Гарден – Пьяцца Ковент-Гарден; ради этого скажите мне – так как вы уже не будете дискутировать в полной мере, – скажите мне, не было ли это розыгрышем, как у Диогена, который привёл паяца на цветочный рынок, сказав, что он лучше мудрого афинянина, который превратил себя в беглое чучело в сосновых пустошах? Неразумный джентльмен, лорд Таймон.
– Вашу руку! – схватив его.
– Благословите меня, как сердечно пожатие! Договоримся, что теперь мы будем братьями?
– Настолько, насколько можно будет скрепить братскими узами мизантропов, – с другим потрясающим рукопожатием. – Я думал, что современные люди опустились в своём развитии ниже мизантропии. Радуюсь, что хоть в одном случае в этой дискуссии я оказался отрезвлённым.
Другой поглядел с чистейшим изумлением.
– Не стоит. Вы – Диоген, скрытый Диоген. Я говорю, что Диоген – замаскированный космополит.
С изменившимся печальным выражением лица незнакомец всё ещё оставался немым некоторое время. Медленно, с огорчением он сказал:
– Как тяжела доля того защитника, кто, в своём рвении уступая слишком многому, принадлежит стороне, за которую он не стоит, однако оказывается бессилен что-либо поменять! – Затем другим, изменившимся тоном: – К вам, Измаилу, маскирующемуся под охотника, я прибыл послом от человеческого рода, исполненным верой, что от подобных вам он не потерпит недоброжелательного ответа, но будет стремиться заключить соглашение между ним и вами. Всё же вы не приняли меня за честного эмиссара, но я знаю, что я не какой-то там неслыханный шпион. Сэр, – добавил он менее мягко, – эта ваша ошибка, в которой вы запутались, должна была показать вам, что вы можете запутать всех людей. Ради Бога, – трогая его, – приобретите веру. Смотрите, как неверие обмануло вас. Я – Диоген? Не тот ли я, кто, выйдя из мизантропии, был не меньшим человеконенавистником, чем сирена? Лучше бы я был непреклонным и твёрдым!
С этими словами филантроп ушёл прочь слегка грациозней, чем в момент прихода, предоставив растроганного мизантропа одиночеству, которого он столь мудро и придерживался.
Глава XXV
Космополит заводит знакомство
После заката космополит повстречал пассажира, кто по обычаю жителей западного берега обратился к нему, хотя они и не были знакомы.
– Этот ваш приятель – странный енот. У меня самого с ним произошла небольшая стычка. Похож на занятного старого енота, если бы не был столь чертовски въедлив. Напомнил мне немного о том, что я слышал о полковнике Джоне Мердоке из Иллинойса, только ваш приятель не столь хорош по своей сути, как я полагаю.
Эти слова были сказаны на полукруглой веранде каюты в виде открытой палубной ниши, освещённой лампой под абажуром, качавшейся наверху и посылающей свой свет вертикально вниз, как солнце в полдень. Под лампой стоял говоривший, никому из стоящих напротив не предоставляя благоприятного шанса для своего внимательного осмотра; но пока взгляды, падавшие на него, не предавали никакого значения этой грубости.
Человек этот не был ни высоким, ни крепким, ни низкорослым, ни измождённым, но с телом, подходящим, как по мерке, для служения его уму. По сравнению с остальными он, возможно, не выделялся своими особенностями более, чем своей одеждой; и её красота, возможно, меньше состояла в подгонке, чем в своей скромности, если ничего не сказать относительно тонкой дремоты, которая, казалось, контрастировала с каким-то изменением чистоты его кожи, и неподходящего фиолетового жилета, в лучах заката вызывавшего некое раздражение.