Маски Пиковой дамы

Во-первых, Мефистофель — только исполнитель чужого приказа. Во-вторых, тот, кто командует, сам в руках у исполнителя. В-третьих, корабль символизирует общество, которое готов уничтожить заговорщик Пестель. Но при этом «модная болезнь» лишь в контексте сцены — сифилис, а в переносном значении — политическая составляющая западной мысли, разъедающая душу общества. Следовательно, желание «все утопить» — сблизит революционера с императором.

Теперь облик Наполеона. Его профили на полях рукописей Пушкина часто путают с профилями Пестеля[476]. В ряде случаев спасает треугольная шляпа. Но ее нет на листе первой песни «Кавказского пленника», где дано изображение сумрачного героя. Чуть ниже поэтичный образ Лаллы Рук — Александры Федоровны в маскарадном костюме, еще ниже не то палач, не то беременная императрица Елизавета Алексеевна, а под ними, на другой стороне — бородатый черкес в характерной шапке, очень напоминающий великого князя Николая Павловича в костюме Алариса царя Бухарского на маскараде 1822 года. Правда, за спиной у черкеса лук — «А царь тем ядом напитал / Свои послушливые стрелы…» В этой картинке на полях все три героя — Наполеон, Пестель и Николай — сближены. Недаром императора называли «Наполеон мира». Не войны.

Черкес на фоне Бештау. Предположительно, портрет великого князя Николая Павловича в маскарадном костюме. А. С. Пушкин. 1822 г.

Профиль Наполеона, головка Лаллы-Рук и, предположительно, императрица Елизавета Алексеевна в маскарадном костюме. А. С. Пушкин. 1821 г. Рисунок на листе первой песни «Кавказского пленника»

Обратимся к эпиграфу четвертой главы: «7 мая 18**. Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого!» — также восходящему к фигуре Пестеля. После ранней встречи в Кишиневе в 1821 году Пушкин высоко оценил его: «умный человек во всем смысле этого слова», «один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Личность заинтересовала: «Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч.» В вопросах «метафизических они скорее сходились». «Сердцем я материалист, но мой разум этому противится», — сказал тогда Пестель. «Система не столь утешительная, как принято считать», — напишет чуть позже Пушкин об атеизме.

Для современного читателя привычнее было бы: разумом материалист, но сердце противится. Однако в начале XIX века картина была иной. Сердце тянуло к пустоте, а ум не мог согласиться, что вселенную никто не создал. Для нашей темы важно совпадение с образом Германна, который при наследственном практицизме обладал «пылким воображением».

Вторая запись в дневнике Пушкина о Пестеле будет лишена доброжелательности. 24 ноября 1833 года он встретил бывшего молдавского господаря, ныне посланника в Париже Михаила Георгиевича Суццо: «Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул и предел этерию, представляя ее императору Александру отраслью карбонаризма. Суццо не мог скрыть ни своего удивления, ни досады»[477].

Вместе с Суццо Пушкин входил в кишиневскую ложу «Овидий». 9 мая 1821 года поэт в компании Пущина, Алексеева и Пестеля посетил князя, бежавшего из Ясс в Кишинев после начала греческого восстания. Этерия или гетерия — общество друзей — объединение греков, живших за границей и желавших освобождения своей родины от турецкого владычества. В 1821 году полковник Пестель осуществил разведывательную миссию за Дунаем и составил донесение на имя императора Александра I, в котором описал и раздоры в лагере повстанцев, которые больше боролись между собой за власть, чем нападали на турок, и влияние в их среде революционной идеологии.

Сам Пестель преследовал в тот момент цель избавиться от очень популярного во 2-й армии генерала Михаила Федоровича Орлова, который готовился со своей 16-й дивизией выступить, по приказу императора, на помощь восставшим. Соперничество в стане заговорщиков заставило Павла Ивановича похоронить облюбованный Орловым план. Но сама нарисованная в донесении картина близка к истине.

«Человек без твердых убеждений»

Орлов не простил Пестелю «предательства», донесение полковника стало достоянием гласности, его копии широко разошлись по России и сильно испортили репутацию главы Южного общества в либеральной среде. Пушкин узнал историю благодаря близости с семейством генерала Николая Николаевича Раевского, чья дочь Екатерина была замужем за Михаилом Орловым[478].

В мае 1821 года поэт, только что посвященный, еще не был осведомлен о донесении, чем и объясняется его доброжелательный отзыв. Но ко времени встречи с Суццо в Петербурге его взгляд на «русского Бонапарта» давно сложился, и даже казнь не изменила ситуации. Между тем в Кишиневе Пестель был как один из основателей ложи: обладая высоким градусом шотландского мастера, он открыл ее работы[479].