Маски Пиковой дамы

Со своей стороны вождь «южан» Пестель находился на грани признания, он хотел сообщить правительству подробности заговора. Возможно, устраняя соперников, он повел бы себя с «северянами» как в истории с Орловым и Этерией. Недаром те, кто подчинялся непосредственно ему в Кавалергардском полку, 14 декабря действовали против восставших. На приеме дипломатического корпуса 20 декабря 1825 года Николай I сказал о недавних событиях: «В прошлый понедельник вокруг меня было несколько молодых офицеров, прекрасно исполнявших свой долг и без колебаний атаковавших ряды мятежников; между тем многие из них участвовали в заговоре… но, будучи связаны страшными клятвами, исторгнутыми у их молодости и неопытности, они полагали, что честь воспрещает им разоблачить его»[498].

Все это говорит лишь о несогласованности действий и о недоверии в кругу руководителей. Однако у друзей-поэтов память Рылеева вызывала боль. В третьей главе, когда Германн ожидает отъезда графини с воспитанницей на бал, содержится место с зашифрованной анаграммой имени Рылеева. Для того чтобы прочесть ее, фразу: «…ветер выл, мокрый снег валил хлопьями; фонари…» — разбивают на слоги и соединяют последние вместе. Получается: ве-тер-выл-мо-крый-фо-на. Слово «снег» опущено по непонятной причине. Зато путем перестановок достигается анаграмма: кон ра тий ф ры ле ев — Конратий Ф. Рылеев. Исчезновение буквы «д» также не объяснено.

Другое место в повести, когда мимо героя проносят «старуху, укутанную в соболью шубу», образуют из двух первых слов последовательность: «ста-руху-уку-танную…» — которая превращается в звуковую и буквенную анаграмму розенкрейцерского призыва: «Ставь руку к уху». Остальная часть слова — «танную» — звучит, как «тайную». Мастер ложи ритуально прикладывал руку к уху, задавая новому адепту вопрос: «Кто просит впустить его?»[499]

Кто просит впустить его в Россию? На этот вопрос отвечает вся повесть.

Следует признать, что желание увековечить в стихах память повешенного собрата действительно прослеживалось у оставшихся в живых друзей Рылеева, например, у Жуковского, переведшего в 1827 году стихотворение немецкого поэта Людвига Уланда «Был у меня товарищ»: «В той жизни, друг, сочтемся; / И там, когда сойдемся, / Ты будь мне верный брат». Многозначность последнего слова с учетом масонского контекста очевидна, а кроме того, она становилась рифмой к анаграмме уменьшительного имени Рылеева — Кондрат[500].

Рылеев с самого начала расследования не скрывал, что намеревался уничтожить царскую фамилию[501]. Именно он подсылал Каховского к императору, понимая, что жертвами в конце концов станут и супруга, и мать, и сын царя.

Имея в виду возможность зашифровки имени Рылеева на страницах «Пиковой дамы», следует додумать мысль до конца. Пушкин поместил собрата по перу в сумасшедший дом. Что уже о многом говорит. И «мирская власть», и политические заговорщики названы умалишенными, поскольку таят «замыслы более или менее кровавые и безумные».

За два года до восстания Кондратий Федорович, уже давно став заговорщиком, написал «Видение» — оду на тезоименитство маленького цесаревича Александра, которого назвал «отроком златокудрым». И за нее был облагодетельствован великим князем Николаем Павловичем. Оказывается, этого мальчика предстояло убить, как и его отца. А с ним и царицу, у которой «с уст улыбка сорвалась» при виде новорожденного сына. Это ли не лицемерие? Впрочем, возможно, это выбор жертвы.

Противочувствие, двуязычие, по Пушкину, лишало разума. В истории с его собственной высылкой из Петербурга Рылеев сыграл неблаговидную роль. Называл себя другом, а за спиной рассказывал порочащие сплетни о порке в Петропавловской крепости: «Уж эти мне друзья, друзья…»

Взбешенный Пушкин выехал из Петербурга 6 мая 1820 года. Его, судя по собственноручной записи, провожали «только до первой станции» Антон Дельвиг и Павел Яковлев — предполагаемые секунданты. До села Батово, где жил Рылеев, из Северной столицы рукой подать. Если верна версия о поединке, который состоялся там[502], и о которой сам Пушкин писал в «Воображаемом разговоре с Александром I» — «дрался на дуэли», «жалею, что не застрелил», — дуэль произошла на следующий день, то есть 7 мая 1820 года. Тогда дата в эпиграфе отмечает этот роковой день.

Как видим, в эпиграфе к четвертой главе: «Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого!» — содержится совсем нелестная характеристика и для Рылеева.

Принято задаваться вопросом: каковы три преступления Германна? Нечаянное убийство Старухи («пистолет мой не заряжен»), соблазнение невинной девушки (впрочем, не доведенное до конца), договор с дьяволом (впрочем, не заключенный).

У Пестеля все куда явственнее — предательство Этерии, попытка захватить власть в тайных обществах, покушение на цареубийство.

Рылеев виновен в тяжкой клевете на друга, в покушении на цареубийство и… в подчинении поэзии, которая, по Пушкину, сама святыня, гражданским устремлениям.