Маски Пиковой дамы

Картина вовсе не утешительная. Сопоставим с пушкинским описанием русского общества в записке «О народном воспитании» 1826 года: «…Мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический; литературу (подавленную самой своевольной цензурою), превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни (поэт имел в виду агитационные песни Рылеева и Бестужева. — О. Е.); наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные»[506]. Тем не менее к 1833 году страх кровавых безумств унялся, зато стеснительные меры мешали повседневной жизни. В ноябре о положении в гвардии поэт записал: «В начале царствования Александра офицеры были своевольны, заносчивы, неисправны — а гвардия была в своем цветущем состоянии»[507].

Нередко добрый Дук, раскаяньем смущенный,
Хотел восстановить порядок упущенный;
Но как? Зло явное, терпимое давно,
Молчанием суда уже дозволено,
И вдруг его казнить совсем несправедливо
И странно было бы — тому же особливо,
Кто первый сам его потворством ободрял.

Здесь Пушкин намекал на знаменитую фразу Александра I, сказанную командиру Гвардейского корпуса Иллариону Васильевичу Васильчикову о заговорщиках: «Не мне их карать», поскольку император «сам принес это зло в Россию». Такая реакция свидетельствовала о кризисе власти[508]. Реальный Александр I вел затяжной раунд игры с членами тайных обществ. Но для поэмы важна легенда: царь не принял роль судьи, потому что и сам виноват. Как «старый Дук».

Поразмыслив, тот решает «на время» скрыться и передать «иным рукам верховной власти бремя»: «Чтоб новый властелин, расправой новой мог / Порядок вдруг завесть и был бы крут и строг». Обратим внимание на слово «вдруг». «Россию вдруг он оживил / Войной, надеждами, делами», — сказано о Николае I в послании «Друзьям». На него же укажут и слова «строг», «суровый». А все описания нового героя — бледность, нахмуренное лицо, непреклонная воля, сжатость — тяготеют к новому императору.

Был некто Анджело, муж опытный, не новый,
В искусстве властвовать, обычаем суровый,
Бледнеющий в трудах, ученье и посте,
За нравы строгие прославленный везде,
Стеснивший весь себя оградою законной,
С нахмуренным лицом и с волей непреклонной…

В черновиках Пушкина сохранилось начало перевода пьесы Шекспира «Мера за меру», из которой он только потом сделал поэму. В ней Дук обращается к совету вельмож, спрашивая об Анджело: «Каков он будет / По мненью вашему на нашем месте?» Этот вопрос очень похож на заданный Александром I фрейлине его жены Эделинг, когда та дипломатично заявила, что Николай «подает большие надежды», но все предпочли бы родного сына от императора. Видимо, «предобрый Дук» спрашивал не одну Роксану Скарлатовну, раз о таких опросах стало известно поэту.

Анджело были вручены «неограниченные права». А сам Дук, «с народом не простяcь, incognito, один / Пустился странствовать, как древний паладин». Со дня смерти Александра I в народе распространились слухи, что император на самом деле ушел странствовать, которые позднее воплотились в истории о старце Федоре Кузьмиче. Но если прежний император — странник, на время покинувший свой народ, то вступление его брата на престол незаконно, и ему не за что карать восставших — он сам захватил власть.

Анджело начал наводить порядок:

Пружины ржавые опять пришли в движенье,
Законы поднялись, хватая в когти зло,
На полных площадях, безмолвных от боязни,
По пятницам пошли разыгрываться казни,
И ухо стал себе почесывать народ
И говорить: «Эхе! Да этот уж не тот».

Местоимением «тот», как мы говорили, поэт отмечал высочайшее лицо. «Я желаю положить в основу государственного строя и управления всю силу законов»[509], — было сказано императором еще накануне возмущения, 13 декабря 1825 года, своему бывшему преподавателю права статс-секретарю Михаилу Андреевичу Балугьянскому. Раздумчивое почесывание народом уха равносильно призыву: «Ставь руку к уху» — прислушивайся к происходящему: творится неладное. Важно и имя героя: семейное прозвище Александра I «Ангел» — на итальянский манер Анджело. Наделяя им человека, отнюдь не ангельских качеств, автор сближает два образа. В Александре поэт больше всего ненавидел лицемерие: «К противочувствиям привычен» — и увидел этот порок в его брате.