Маски Пиковой дамы

За Николаем I — обретение короны вопреки законному праву старшинства, казнь пятерых декабристов, подавление восстания в Польше.

Лизавета Ивановна говорит Германну: «Вы чудовище!» Дело выглядит так, будто эта характеристика получена им за убийство Старухи. Но герой и не думал убивать, смерть произошла случайно. А вот играть сердцем девушки, писать ей любовные письма, думая только о богатстве, о тайне графини, — настоящее лицемерие. Ведь, по Пушкину, лицемерие — говорить одно, а чувствовать другое. Рассуждая о «живых» личностях у Шекспира, он писал: «Анджело лицемер — потому что его гласные действия противоречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!»[503]

В «Анджело» лицемером назван император. Речь о той же «милости к падшим». Если трон занял истинный государь, он должен миловать, прощать. Открытого помилования не было. «Друзьям» сказано:

О нет, хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный:
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.

Юзефович вспомнил, как в 1826 году встретил в Харькове генерала Станислава Романовича Лепарского, которого назвал «почтенным старцем», и очень сожалел о его отправке комендантом в Нерчинск. Тот рассказал: «Сам суди, мог ли я отказаться. Государь вызвал меня в Петербург и говорит мне: „Станислав Романович, я знаю, что ты меня любишь, и потому хочу потребовать от тебя большой жертвы. У меня нет никого другого, кем бы я мог в этом случае заменить тебя. Мне нужен человек, к которому я бы имел такое полное доверие, как к тебе; и у которого было бы такое, как у тебя, сердце. Поезжай комендантом в Нерчинск и облегчи там участь несчастных. Я тебя уполномочиваю к этому. Я знаю, что ты сумеешь согласить долг службы с христианским состраданием“. — У старика во время рассказа потекли слезы. Спросите же у тех из порученных ему несчастных, которые теперь уж между нами, чем был для них Лепарский?»[504]

Это и есть пояснение к строке Пушкина. Но поэт ждал большего. Было ли ему дано обещание во время первой встречи? Едва ли. Император не позволял себе, подобно «Ангелу», брать обязательства, которых не мог исполнить. Это показывает его отказ гарантировать полякам потерянные по разделам провинции, о чем его усиленно просил Константин. «Я их, по крайней мере, не обманываю», — заявил Николай.

«Был некто Анджело…»

Но, возможно, Пушкин возлагал на императора надежды, которые не оправдались. А это бывает тяжелее любого обмана. «Анджело» написан одновременно с «Медным всадником» и окончанием работы над «Пиковой дамой» — осенью 1833 года. Это произведение стоит немного особняком в творчестве поэта, критика с самого начала его недооценивала. А вот сам Пушкин считал лучшим из написанного. То есть для него открывались невнятные для нас пласты текста. Рассматривать это поэтическое переложение шекспировской пьесы «Мера за меру» в отрыве от петербургских повестей — большая ошибка. В нем содержатся недостающие кусочки смальты, позволяющие составить общую мозаику.

Отмечено, что описание жизни итальянского города при «старом Дуке» похоже на положение в России конца царствования Александра I, а изменение этой жизни при наместнике Анджело — на николаевские времена. Как сама коллизия — уход старого правителя — напоминает слухи об уходе Александра I[505].

В одном из городов Италии счастливой
Когда-то властвовал предобрый старый Дук,
Народа своего отец чадолюбивый,
Друг мира, истины, художеств и наук.
Но власть верховная не терпит слабых рук,
А доброте своей он слишком предавался.
Народ любил его и вовсе не боялся.
В суде его дремал карающий закон,
Как дряхлый зверь, уже к ловитве неспособный.
Дук это чувствовал в душе своей незлобной
И часто сетовал. Сам ясно видел он,
Что хуже дедушек с дня на день были внуки,
Что грудь кормилицы ребенок уж кусал,
Что правосудие сидело сложа руки
И по носу его ленивый не щелкал.