Маски Пиковой дамы

В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.

На сей раз нас не будет волновать образ петербургского приятеля Пушкина, сына крупного масона[92], «брата» высокого посвящения, известного экономиста, поклонника Адама Смита — Николая Тургенева. Последний провел аналогичную онегинской реформу в своей симбирской деревне[93]. Но раб судьбу не благословил, крепостные разорились, имение пришлось продавать[94]. В пору вспомнить любимое молодым Пушкиным изречение из «Фауста» Гёте: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». В истории Тургенева и его «братьев» наоборот: некая сила декларирует, что хочет блага, а творит зло.

Тем более мы не станем проводить параллелей между Сен-Жерменом и Онегиным. Нас занимают пушкинские характеристики героев и их действий: «мудрец пустынный»; «страшный вред»; «сосед»; «лукаво улыбнулся»; «опаснейший чудак». При описании имения прошлое названо «умным»:

Почтенный замок был построен,
…………………………………………………….
Во вкусе умной старины.

XVIII век, — по Радищеву, «столетие безумно и мудро» — гордился своей рассудочностью, преданностью разуму, слыл «умным», потому что был пропитан просветительской философией, философией Вольтера, его «лукавой» усмешкой.

При описании книг Татьяны замечено, что молодая девушка: «Пьет обольстительный обман»; «Одна с опасной книжкой бродит». К чему приведет такое чтение?

Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
………………………………………………………….
Ты пьешь волшебный яд желаний…

Речь о любовных романах. Но только ли о них? Вместе с угрозой гибели отметим «ослепительную надежду», «блаженство темное», «волшебный яд». После знакомства с библиотекой Онегина героиня поставлена в тупик: кто он?

Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес.

О чем-то подобном Татьяна подозревала еще в момент написания письма: «Кто ты, мой ангел ли хранитель? / Или коварный искуситель…» Онегин и сам не знает. Но вот слова: «лукаво улыбнулся»; «опаснейший чудак»; «блаженство темное»; «волшебный яд» — уже предупреждают читателя: не пей.

«Чудак, попав на пир огромный, / уж был сердит…» Существует множество объяснений причины гнева Онегина. Но если ты затворник, «мудрец пустынный», «анахорет» — «Онегин жил анахоретом» — то объяснение уже дано — это «пир» сам по себе, многолюдство. А вот слово «сердитый» требует внимания. Оно снова зацепит нас в стихотворении «Гусар» 1833 года:

Скребницей чистил он коня,
А сам ворчал, сердясь не в меру:
«Занес же вражий дух меня
На распроклятую квартеру…»

Вроде бы, как Онегина, «на пир огромный». Гусар квартировал под Киевом, его «чернобривая» хозяйка оказалась ведьмой, он проследил за ней до шабаша на Лысой горе, где собирались черти. Что показывает и гостей Лариных в перевернутом свете, как во сне Татьяны. Вот нечисть:

Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой…
……………………………………………………….
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет…

Мельница — средневековый символ дьявола — перемалывает человеческие души. Череп похож на рисунок головы Вольтера, которой увенчано перо, как пики головами аристократов в дни французской революции.

А вот гости:

С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков;
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков;
Скотинины, чета седая…
…………………………………………………….
Уездный франтик Петушков,
Мой брат двоюродный Буянов…
…………………………………………………….
И отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут.

Оба списка можно соединить. Или наложить друг на друга. Загнем уголок возле слова «сплетник» и обрадуемся сочетанию «старый плут» — еще один намек на обман, который несет некий Старик.