Маски Пиковой дамы

«Страшная старуха» из петербургской повести — лишь обветшавший аналог молодой прелестницы, что всячески подчеркивает Пушкин, говоря о прошлых победах графини. Близость с мужчиной способна переродить ее, подарить прежнюю свежесть. В отношении бедной воспитанницы Лизаветы Ивановны брошена фраза: «Она была самолюбива, живо чувствовала свое положение и глядела кругом себя — с нетерпением ожидая избавителя», — которая настолько же подходит самой графине, насколько Лиза — ее продолжение и отражение.

В «Кентерберийских рассказах» Джеффри Чосера имелось повествование Батской ткачихи, восходящее к циклу легенд о временах короля Артура и к истории о Зеленом рыцаре. Этот сюжет заинтересовал Вольтера, который переделал его и выпустил в свет в 1763 году под заглавием «Что нравится дамам?». Приговоренный к смерти рыцарь может быть помилован, если ответит на вопрос, чего женщины хотят больше всего на свете. Ему обещает помочь безобразная старуха, если он женится на ней. Рыцарь соглашается, узнает тайну: красавицы жаждут власти над мужчинами. Казнь отменяется. Верный слову герой женится на старухе, в брачную ночь, превозмогая отвращение, совершает супружеский долг, и она превращается в прекрасную фею[128].

Рассказ Вольтера (оттиск книги имелся и в его библиотеке, где Пушкин мог познакомиться с ним, если не прочел ранее) появился всего через год после переворота Екатерины II. Что нравится дамам? Власть. Но пользоваться ею им приятнее, пока они молоды и прекрасны.

Сказочный подтекст повести покажет Лизу как своего рода продолжение Старухи. Недаром в «Заключении» сказано, что у нее, уже замужней и благополучной дамы, «воспитывается бедная родственница» — сюжет закольцован. Рассерженный Германн называл Старуху «ведьмой». Ведьме положена ученица, которая и призывает в дом тех, кто способен расправиться с ее хозяйкой. Лиза привела Германна, сама не зная, что впускает «разбойника, убийцу старой своей благодетельницы».

Если герой достаточно силен, чтобы овладеть ведьмой, он подарит ей новую молодость. И вдвоем они покончат с новой претенденткой на магическую власть. Если же герой выберет сторону «волшебного помощника» — Лизы, то он должен соединиться с ней.

Германн не делает ни того, ни другого. Не овладевает ни драконом в пещере, ни принцессой, прикованной у входа. Не принимает на себя ответственности и… перестает быть героем. «…Ни слезы бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горести не тревожили суровой души его. Он не чувствовал угрызения совести при мысли о мертвой старухе. Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны».

Любовь и игра в карты скрывают в «Пиковой даме» борьбу за власть. Последней же надо овладеть, как женщиной. Но Германн даже не покушается, как покусился гость в «Графе Нулине». Старуха отвратительна. Лиза его не занимает.

Совсем иной род метаморфозы, переход из женского состояния в мужское путем перерождения в лоне матери, подразумевала маркиза д’Юрфе. Время ее жизни — эпоха Регентства — поведет к «Арапу Петра Великого». Сосредоточимся на оболочке сюжета, то есть на описании Франции тех дней, которое очень напоминает мемуары Казановы и коррелирует с текстом «Пиковой дамы» о поездке молодой графини в Париж.

«Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастью, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа… Алчность к деньгам объединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла, французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей.

<…> Женщины царствовали, но уже не требовали обожания».

Что тут знакомо? «Оргии», «имения исчезали», «нравственность гибла», «женщины царствовали». Все вместе ведет к неутешительному итогу: «государство распадалось».

Перевод французской песенки только подтверждает картину:

Счастливое время, отмеченное вольностью нравов,
Когда безумие, звеня своей погремушкой,
Легкими стопами обегает всю Францию…

До революции еще далеко. Но ее главный признак — безумие, охватывающее страну, — уже на лицо. Эта параллель с «безумцами буйными» — революционерами — из «Андрея Шенье». С умалишенным Евгением из «Медного всадника», пережившего великое буйство «сердитой стихии», последняя названа Невой, но сопоставима с мятежом. Наконец, с Германном, потерявшим рассудок в результате игры — борьбы за власть. Во Франции безумие веселое, с погремушкой, а в Петербурге тяжелое, свинцовое, как небо.