Маски Пиковой дамы

Накануне издания манифеста с разрешением нового брака, 4 марта 1820 года, Елизавета писала матери: «Несчастное сие дело тянется уже более года… По правде говоря, я надеялась, что проект этот так и останется втуне». Запрет Константину на развод Елизавета назвала «весьма разумным решением» императрицы-матери. «Теперь же дела переменились, все приняло совсем иной оборот: она (Мария Федоровна. — О. Е.) уже видит Николая и его потомство слишком близко к трону, чтобы способствовать их удалению от сего вследствие законного брака Константина, и поэтому уже согласна на мезальянс».

Что раздражало императрицу? «В моей душе что-то столь сильно противится сему нарушению престолонаследия и связанным с этим побуждениям, что я не могу без боли думать и говорить об этом»[248]. Если права принцесса Амалия и императрица все воспринимала «исключительно через себя», то в разводе Константина должно было заключаться нечто, остро касавшееся ее самой. Официальный развод одного из братьев мог стать пробным камнем для второго. Император не имел от Елизаветы детей, а при таких условиях даже Синод не осудил бы его, пожелай он оставить супругу и жениться во второй раз. Александр I не делал шагов к расторжению собственного брака, но мог. Елизавета это понимала.

Навязчивые хлопоты императрицы-матери в пользу Николая и его потомства не добавляли радости. Бездетной женщине трудно симпатизировать тому, кто на глазах занимает место, предназначенное для ее нерожденных сыновей. «Вдовствующая императрица под влиянием своей склонности к Николаю и его жене часто позволяет им принимать совершенно неуместный тон и вести себя самым неподобающим образом. Александрина, получившая самое дурное воспитание, не знает, что такое обходительность, и менее всего по отношению к императору и ко мне».

Речь о супруге великого князя Николая Александре Федоровне, дочери прусского короля Фридриха Вильгельма III, принцессе Шарлотте. Ее мать рано умерла. Эделинг, познакомившаяся с девушкой еще в Берлине, замечала: «Дочери производили впечатление сиротства». В чем выражалась невоспитанность Александрины? Сама виновница признавала: «Я думаю и даже знаю наверное, что задевала при дворе некоторых лиц недостатком внимания к ним, того внимания, которое, по их мнению, должно было сводиться к известному количеству фраз, повторяемых ежедневно»[249].

Глазами Александры Федоровны происходившее выглядело совсем не так, как глазами императрицы Елизаветы. В разладе был виноват ребенок, сын, которого «Александрина» родила исключительно быстро. В те времена женщины кичились друг перед другом плодовитостью. Отсутствие потомства чаще всего считали причиной охлаждения мужа к жене. После первых родов на Александру Федоровну обратилось не только почтение, но и почти религиозное почитание членов семьи. У нее отекали ноги, однажды, зайдя на веранду, где дремала беременная невестка, император Александр I поцеловал распухшую щиколотку Шарлотты. Она сама не увидела в происшествии ничего дурного, а вот обидчивая супруга императора вряд ли была довольна куртуазным поведением мужа.

Жаннетта Грудзинская. До 1830 г.

«Когда император увидел Мама` во всей прелести ее юности, с ребенком на руках, — писала Ольга Николаевна, — подле отца, смотревшего на нее с гордостью и любовью, бездетный Государь был необыкновенно тронут… Он часто приходил к нам отдыхать… и хорошо себя чувствовал в нашем тесном кругу, в котором все, благодаря Мама`, дышало миром и счастьем сплоченной семейной жизни, так болезненно не достававшей ему. Государыня [Елизавета], бездетная и тяжело больная, уже долгое время не разделяла своей жизни с Императором»[250].

Тем не менее она ревновала.

«И замерла душа в Руслане»

Во время свадебных торжеств Николая и Александры, на маскараде 13 сентября 1817 года в будущем доме молодых — Аничковом дворце — императрица повела себя крайне двусмысленно. Ее фрейлина Александра Ивановна Архарова писала: «Елизавета Алексеевна восхитительно разыгрывала роль маски в белом домино с капюшоном на голове, с подушкой спереди, скрывающей ее фигуру… Когда дамы сняли маски, Елизавета Алексеевна надела черное платье»[251]. Сначала образ невесты с животом, потом личный траур?

Грубо. Оказывается, нежная Елизавета умела жестоко обидеть. Так, в 1806 году была удалена от двора и выдана замуж фрейлина Наталья Ивановна Загряжская, в браке Гончарова, будущая теща Пушкина — юная красавица, обратившая на себя внимание очаровательного Vosdu — Алексея Охотникова.

Княгиня Е. А. Долгорукова замечала по этому поводу: «В нее влюбился некто Охотников, в которого была влюблена императрица Елизавета Алексеевна, так что тут была ревность». Дневник Психеи подтверждает эти слова. Увидев весело беседующих Охотникова и «маленькую Z», она «рассердилась», а когда ей передали содержание разговора, «чуть не сошла с ума». Правда состояла в том, что Охотников хотел выйти в отставку. Возможно, обзавестись семьей.