Маски Пиковой дамы

Итак, четыре года следует отсчитать от письма Вяземскому 1 сентября 1828 года или октябрьского вечера у Карамзиной. Получится осень 1824-го. Необычное время. В ноябре произойдет наводнение, описанное в «Медном всаднике», которое Александр I воспринял как предзнаменование своей скорой смерти, потому что и родился он в год страшного наводнения — 1777-й. Тогда вода хлынула в подземные казематы Петропавловской крепости, заключенные, которых не успели вывести, утонули, а вместе с ними и караульные солдаты. Теперь «сердитая стихия» тоже унесла много жизней.

                …В тот грозный год
Покойный царь еще Россией
Со славой правил. На балкон,
Печален, смутен вышел он
И молвил: «С Божией стихией
Царям не совладеть». Он сел
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел…

Здесь Пушкин продемонстрировал абсолютное «попадание в образ Александра I». Вернее, в рассказы о нем, которые передавались уже после смерти государя. Перед самым отъездом в Таганрог он заметил на небе комету — хвостатую вестницу невзгод. В последний раз она посещала Россию летом 1812 года. Глядя на нее, «наш Ангел» скажет своему бессменному кучеру Илье Байкову: «Знаешь, что она предвещает? Бедствия и горести… Так Богу угодно». Абсолютная покорность, как в «Медном всаднике»[347].

Поведение Александра I по отношению к «Божией стихии» очень напоминает то, что принято думать о его попустительстве тайным обществам: «Не мне их судить». В реальности и велся сбор сведений, и осуществлялся перевод революционно настроенных офицеров из гвардии в армию. Но всё исподволь. В большой тайне. Пушкин об этом не знал.

Напротив, в декабристской среде возобладало мнение, что император не просто «дремлет», а готовится умирать, ему ни до чего нет дела. «Тайный червь меланхолии точил его сердце, — писал Андрей Евгеньевич Розен, — и он предчувствовал близкую кончину свою. По целым часам стоял он у окна, глядя на точку в раздумье; вечером, когда камердинер приносил свечи, он замечал ему: рано подаешь, как бы для покойника». И тут же о восстании греков против турецкого гнета, которому 2-я армия на юге готовилась помочь, но император не вмешался: «Нет сомнения, что всего чувствительнее для души Александра I оказался греческий… вопрос, в коем Священный союз действовал против его убеждений и желаний»[348]. Последнее неверно. Александр I сам принял решение не оказывать помощь, поскольку на юге уже действовали заговорщики, готовые превратить войну против Турции в войну гражданскую, с последующим установлением республики.

Преграда их стремлениям в виде воли «покойного царя» развернула решимость мятежников к действиям внутри самой России — в столице. У Пушкина в «Медном всаднике» этот поворот показан через попятное движение Невы:

Но силой ветра от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла гневна, бурлива
И затопляла острова…
………………………………………………….
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась…
………………………………………………….
Осада! приступ!

Сердитая стихия Невы уподоблена мятежу. Определения, приложенные Пушкиным к ней, обращены и к восставшим: «зверь», «злые», «как воры»[349]. Ряд можно продолжить: «остервенясь», «не одолев их буйной дури», «разъяренных», «разбойники», «все побежало» и т. д. Поэт рисует картину вселенской катастрофы: плывут даже «гроба с размытого кладбища». Вот, оказывается, когда ожившие покойники начали блуждать по страницам пушкинских текстов: здесь и «Дон Гуан», и «Гробовщик», отдающий «гробы внаем и починяющий старые», и «Медный всадник» со скачущим памятником Петру, наконец, графиня из «Пиковой дамы», которая вроде бы упала на пол в сцене убийства, но потом снова оказалась в кресле. Что, кроме великого потрясения, могло заставить ее подняться?

«Народ / Зрит Божий гнев и казни ждет». Тот же народ в «Борисе Годунове» безмолвствует, когда на трон восходит Самозванец. Охваченный стихией Памятник Петру «Над возмущенною Невою / Стоит с простертою рукою». Именно он проложил дорогу бунтам и переворотам: «Все Романовы революционеры и уравнители».

В беловой текст поэмы не попали слова: «Мятежной Неве… грозя»[350]. Но и без них текст достаточно прозрачен. Не стоит, по советской привычке, считать августейшего читателя глупее современного исследователя. Один дворец, который, окруженный сердитой стихией, «Казался островом печальным», должен был многое напомнить Николаю I. Даже описание разбойников в деревне очень походило на реальные подвиги восставшего Черниговского полка, отправившегося грабить окрестности[351]: