Мастер и Маргарита

	radio show.
- Не отвечает квартира, - сказал Варенуха, кладя трубку на рычаг, - попробовать разве позвонить еще...	‘The apartment doesn't answer,' Varenukha said, putting down the receiver, 'or maybe I should call...'
Он не договорил. В дверях появилась все та же женщина, и оба, и Римский и Варенуха, поднялись ей навстречу, а она вынула из сумки уже не белый, а какой-то темный листок.	He did not finish. The same woman appeared in the door, and both men, Rimsky and Varenukha, rose to meet her, while she took from her pouch not a white sheet this time, but some sort of dark one.
- Это уже становится интересно, -процедил сквозь зубы Варенуха, провожая взглядом поспешно уходящую женщину. Первый листком овладел Римский.	This is beginning to get interesting,' Varenukha said through his teeth, his eyes following the hurriedly departing woman. Rimsky was the first to take hold of the sheet.
На темном фоне фотографической бумаги отчетливо выделялись черные писаные строки:	On a dark background of photographic paper, some black handwritten lines were barely discernible:
"Доказательство мой почерк моя подпись молнируйте подтверждение установите секретное наблюдение Воландом.	'Proof my handwriting my signature wire urgendy confirmation place secret watch Woland.
Лиходеев".	Likhodeev.'
За двадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха видал всякие виды, но тут он почувствовал, что ум его застилается как бы пеленою, и он ничего не сумел произнести, кроме житейской и притом совершенно нелепой фразы:	In his twenty years of work in the theatre, Varenukha had seen all kinds of sights, but here he felt his mind becoming obscured as with a veil, and he could find nothing to say but the at once mundane and utterly absurd phrase:
- Этого не может быть!	‘This cannot be!'
Римский же поступил не так. Он поднялся, открыл дверь, рявкнул в нее курьерше, сидящей на табуретке:	Rimsky acted otherwise. He stood up, opened the door, barked out to the messenger girl sitting on a stool:
- Никого, кроме почтальонов, не впускать!- и запер кабинет на ключ.	'Let no one in except postmen!' - and locked the door with a key.
Затем он достал из письменного стола кипу бумаг и начал тщательно сличать жирные, с наклоном влево, буквы в фотограмме с буквами в Степиных резолюциях и в его же подписях, снабженных винтовой закорючкой. Варенуха, навалившись на стол, жарко дышал в щеку Римского.	Then he took a pile of papers out of the desk and began carefully to compare the bold, backslanting letters of the photogram with the letters in Styopa's resolutions and signatures, furnished with a corkscrew flourish. Varenukha, leaning his weight on the table, breathed hotly on Rimsky's cheek.
- Это его почерк, - наконец твердо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо:	'It's his handwriting,' the findirector finally said firmly, and Varenukha repeated like an echo:
- Его.	'His.'
Вглядевшись в лицо Римского,	Peering into Rimsky's face, the administrator