Мастер и Маргарита

немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ.	immediately set out on the shining road and went up it straight towards the moon. He even burst out laughing in his sleep from happiness, so wonderful and inimitable did everything come to be on the transparent, pale blue road. He walked in the company of Banga, and beside him walked the wandering philosopher.
Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением - ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны.	They were arguing about something very complex and important, and neither of them could refute the other. They did not agree with each other in anything, and that made their argument especially interesting and endless. It went without saying that today's execution proved to be a sheer misunderstanding: here this philosopher, who had thought up such an incredibly absurd thing as that all men are good, was walking beside him, therefore he was alive. And, of course, it would be terrible even to think that one could execute such a man. There had been no execution! No execution! That was the loveliness of this journey up the stairway of the moon.
Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок.	There was as much free time as they needed, and the storm would come only towards evening, and cowardice was undoubtedly one of the most terrible vices. Thus spoke Yeshua Ha-Nozri. No, philosopher, I disagree with you: it is the most terrible vice!
Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?	He, for example, the present procurator of Judea and former tribune of a legion, had been no coward that time, in the Valley of the Virgins, when the fierce German! had almost torn Ratslayer the Giant to pieces. But, good heavens, philosopher! How can you, with your intelligence, allow yourself to think that, for the sake of a man who has committed a crime against Caesar, the procurator of Judea would ruin his career?
- Да, да, - стонал и всхлипывал во сне Пилат. Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!	'Yes, yes ...' Pilate moaned and sobbed in his sleep. Of course he would. In the morning he still would not, but now, at night, after weighing everything, he would agree to ruin it. He would do everything to save the decidedly innocent, mad dreamer and healer from execution!
- Мы теперь будем всегда вместе, - говорил	'Now we shall always be together,'[2] said the