Мастер и Маргарита

ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. - Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня, - сейчас же помянут и тебя! Меня -подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя - сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы.	ragged wandering philosopher in his dream, who for some unknown reason had crossed paths with the equestrian of the golden spear. 'Where there's one of us, straight away there will be the other! Whenever I am remembered, you will at once be remembered, too! I, the foundling, the son of unknown parents, and you, the son of an astrologer-king and a miller's daughter, the beautiful Pila.'[3]
- Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, - просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне.	'Yes, and don't you forget to remember me, the astrologer's son,' Pilate asked in his dream. And securing in his dream a nod from the En-Sarid[4] beggar who was walking beside him, the cruel procurator of Judea wept and laughed from joy in his dream.
Все это было хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона. Банга зарычал на луну, и скользкая, как бы укатанная маслом, голубая дорога перед прокуратором провалилась. Он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была. Первое, что сделал прокуратор, это привычным жестом вцепился в ошейник Банги, потом больными глазами стал искать луну и увидел, что она немного отошла в сторону и посеребрилась. Ее свет перебивал неприятный, беспокойный свет, играющий на балконе перед самыми глазами. В руках у кентуриона Крысобоя пылал и коптил факел. Держащий его со страхом и злобой косился на опасного зверя, приготовившегося к прыжку.	This was all very good, but the more terrible was the hegemon's awakening. Banga growled at the moon, and the pale-blue road, slippery as though smoothed with oil, fell away before the procurator. He opened his eyes, and the first thing he remembered was that the execution had been. The first thing the procurator did was to clutch Banga's collar with a habitual gesture, then with sick eyes he began searching for the moon and saw that it had moved slightly to the side and turned silvery. Its light was being interfered with by an unpleasant, restless light playing on the balcony right before his eyes. A torch blazed and smoked in the hand of the centurion Ratslayer. The holder of it glanced sidelong with fear and spite at the dangerous beast preparing itself to leap.
- Не трогать, Банга, - сказал прокуратор больным голосом и кашлянул. Заслонясь от пламени рукою, он продолжал: - И ночью, и при луне мне нет покоя. О, боги! У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите...	'Stay, Banga,' the procurator said in a sick voice and coughed. Shielding himself from the flame with his hand, he went on: 'Even at night, even by moonlight, I have no peace! . . . Oh, gods! ... Yours is also a bad job. Mark. You cripple soldiers . . .'
В величайшем изумлении Марк глядел на прокуратора, и тот опомнился. Чтобы загладить напрасные слова, произнесенные со сна, прокуратор сказал:	Mark gazed at the procurator in great amazement, and the man recollected himself. To smooth over the unwarranted words, spoken while not quite awake, the procurator said:
- Не обижайтесь, кентурион, мое положение, повторяю, еще хуже. Что вам надо?	'Don't be offended, centurion. My position, I repeat, is still worse. What do you want?'
- К вам начальник тайной стражи, -	‘The head of the secret guard is waiting to see