Мастер и Маргарита

девичьего монастыря.	gingerbread towers of the Devichy Convent.[2]
В воздухе зашумело, и Азазелло, у которого в черном хвосте его плаща летели мастер и Маргарита, опустился вместе с ними возле группы дожидающихся.	There was a noise in the air, and Azazello, who had the master and Margarita flying in the black tail of his cloak, alighted with them beside the waiting group.
- Пришлось мне вас побеспокоить, Маргарита Николаевна и мастер, -заговорил Воланд после некоторого молчания, - но вы не будьте на меня в претензии. Не думаю, чтоб вы об этом пожалели. Ну, что же, - обратился он к одному мастеру, - попрощайтесь с городом. Нам пора, - Воланд указал рукою в черной перчатке с раструбом туда, где бесчисленные солнца плавили стекло за рекою, где над этими солнцами стоял туман, дым, пар раскаленного за день города.	'We had to trouble you a little, Margarita Nikolaevna and master,' Woland began after some silence, 'but you won't grudge me that. I don't think you will regret it. So, then,' he addressed the master alone, 'bid farewell to the city. It's time for us to go,' Woland pointed with his black-gauntleted hand to where numberless suns melted the glass beyond the river, to where, above these suns, stood the mist, smoke and steam of the city scorched all day.
Мастер выбросился из седла, покинул сидящих и побежал к обрыву холма. Черный плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на город. В первые мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением.	The master threw himself out of the saddle, left the mounted ones, and ran to the edge of the hillside. The black cloak dragged on the ground behind him. The master began to look at the city. In the first moments a wringing sadness crept over his heart, but it very quickly gave wav to a sweetish anxiety, a wondering gypsy excitement.
- Навсегда! Это надо осмыслить, -прошептал мастер и лизнул сухие, растрескавшиеся губы. Он стал прислушиваться и точно отмечать все, что происходит в его душе. Его волнение перешло, как ему показалось, в чувство глубокой, кровной обиды. Но та была нестойкой, пропала и почему-то сменилась горделивым равнодушием, а оно -предчувствием постоянного покоя.	'For ever! . . . That needs to be grasped,' the master whispered and licked his dry, cracked lips. He began to heed and take precise note of everything that went on in his soul. His excitement turned, as it seemed to him, into a feeling of deep and grievous offence. But it was unstable, vanished, and gave way for some reason to a haughty indifference, and that to a foretaste of enduring peace.
Группа всадников дожидалась мастера молча. Группа всадников смотрела, как черная длинная фигура на краю обрыва жестикулирует, то поднимает голову, как бы стараясь перебросить взгляд через весь город, заглянуть за его края, то вешает голову, как будто изучая истоптанную чахлую траву под ногами.	The group of riders waited silently for the master. The group of riders watched the black, long figure on the edge of the hillside gesticulate, now raising his head, as if trying to reach across the whole city with his eyes, to peer beyond its limits, now hanging his head down, as if studying the trampled, meagre grass under his feet.
Прервал молчание соскучившийся Бегемот.	The silence was broken by the bored Behemoth.