Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Из всех книг Белого «Петербург» особенно интересен в отношении подвижной перспективы – перспектива неоднократно меняется относительно не других произведений, а других перспектив в том же самом произведении. Среди прочего, беловские средства самоописания позволяют ему создать эффект серийности в рамках одного произведения – интратекстуальной, или внутренней, серийности, о которой речь отчасти уже шла в предыдущих главах. Это значит, что автор неоднократно обращается к исследованию своего Я с разных сторон и разными средствами в одном произведении. Здесь эффект серийности может быть показан даже независимо от его присутствия или отсутствия во множестве текстов.

Хронологически «Петербург» предшествовал другим автофикциональным текстам. Но по содержанию он выглядит как произведение, суммирующее в зародыше творчество серийного самосочинителя, изначально содержащее в себе все основные «личности» автобиографического Я, которые позже составят цепочку автопортретов в серии текстов. Это произведение во многих отношениях как бы включает другие и поэтому может служить своего рода представителем всей автофикциональной серии Белого. В частности, все четыре вышеупомянутых «личности» присутствуют в «Петербурге». Разумеется, они не могут быть все показаны в одном романе столь же отчетливо, как в произведениях, детально описывающих ту или иную «личность». Но в миниатюре они воспроизводятся.

Присутствие первой «личности» в «Петербурге» самоочевидно – она воплощена в образе Никалая Аблеухова.

Вторая «личность», Котик Летаев, проглядывает в Николае Аблеухове, о котором известно, что его детский опыт породил в нем самовосприятие половой неопределенности. Мать позаботилась о том, чтобы маскулинность была приглушена в нем, а женственность была развита, насколько это возможно в существе мужского пола. Происхождение от отца внушает ему ужас и желание избежать того, чтобы быть отца продолжением. Подобно Котику, он – «двойственность» между мужским началом и женским. Он инфантилен и, как малое дитя, не учится, не работает, ничем всерьез не занимается, делает глупости, предается фантазиям, дает необдуманные обещания и по-детски наивно старается уйти от их выполнения. Он выходит в астрал и видит себя центром мироздания и ищет единения с космическим сознанием. Подобно Котику, он тоже в чем-то детско-космическая личность.

Третья «личность», Митенька Коробкин, подростковая ипостась протагониста, тем более просматривается в Николае Аблеухове: как раз в такого «взрослого негодяя» мог бы через несколько лет вырасти Митя – во многом подростковый вариант Николая Аполлоновича.

Четвертую, мемуарную «личность», известную как Андрей Белый, было проще всего сформулировать – и, на первый взгляд, труднее всего соотнести с невеликим протагонистом «Петербурга». И все же она довольно отчетливо просматривается за пародийным самоизображением. Подобно Белому, Николай Аполлонович в сложных отношениях с отцом. Подобно Белому, он копается в себе и не ладит с собой. Подобно Белому, он – кантианец, мистик. Подобно Белому, раздвоенная личность. Подобно Белому, он оказывается в любовном треугольнике и, подобно Белому, не может отбить жену у друга. В целом ему свойственны те же устремления, пристрастия, мозговые игры, что и Белому. Не случайно люди, знавшие Белого, безошибочно узнаю́т в нем Белого. Это и есть Белый – только не великий оригинал, а пародийно смехотворный двойник.

Таким образом, вся портретная галерея серии отражена – или предвосхищена – в «Петербурге». Все основные «личности» Белого, хоть и с разной степенью детальности и отчетливости, собраны в одном романе.

Есть дополнительные основания говорить о внутренней серийности «Петербурга». Краткое повторение сюжета романа в сне Николая Аблеухова является очевидным тому свидетельством. Дважды рассказанная история – это уже серия, хоть и минимальная. История та же самая и герои те же – но перспектива другая, и в ней уже две неодинаковых «личности» протагониста и тем более неодинаковые «личности» отца и новые грани взаимоотношений между героями. В большом сюжете Николай Аблеухов привлекателен и отвратителен, переразвит и недоразвит, слаб, но в чем-то решителен. В сне видится «личность» менее противоречивая: в ней трудно найти хотя бы намек на какие-нибудь достоинства; в образе преобладают непонятливость, растерянность, виноватость, беспомощность. С отцом происходит противоположное перевоплощение: в малопривлекательном и в чем-то жалком сенаторе проступают черты вселенские и вечные. Отторжение между двумя персонажами присутствует, но отступает на задний план; богоподобный отец обращается с сыном, как с провинившимся по малости разумения дитем, все в своей бесконечной мудрости понимает, возможно, даже полагает сына простить и принять под свое крыло.