Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Ближе всего к классическому самосочинению три других книги Белого: «Котик Летаев», «Крещеный китаец» и «Записки чудака». Все три рассказывают о жизни автора на том или ином ее отрезке, рассказывают во многом о приключениях сознания, вдаваясь глубоко в область бессознательного, рассказывают языком художественным и, более того, тем самым близким к бессознательному дискурсу языком, который постулирует автофикшн. Во всех трех рассказ ведется от первого лица, как в воспоминаниях – и в отличие от других художественных вещей прозы Белого. Во всех трех очевидно намерение автора рассказать о себе и о том, что в действительности с ним было – что не мешает ему пользоваться воображением и рассказывать также и о том, чего не было или о том, что было по-другому в действительной его жизни. Все три написаны на одном отрезке жизни автора и составляют единый этап в его творчестве. Это у Белого «полоса чистого автофикшн» – все три книги идеально соответствуют модели Дубровского.

Глава 4 Пародийность и перформативность в «Петербурге»

«Петербург» – микрокосм самосочинения Андрея Белого

Суть серийного самосочинения – многократное воссоздание одного и того же авторского Я в виде разных его ипостасей. Белый, напомню, называл это варьирующимися «личностями» единого «индивидуума». Мы видели уже, что действительно его автопортреты – при сохранении узнаваемого биографического инварианта – выглядят несколько по-разному. Я вижу четыре основных «личности». Между ними нет и не может быть четкой границы, более того, все они похожи в своей портретообразующей сущности, поскольку все рисуют одного человека, но все-таки есть между ними заметная разница.

Важнейшая составляющая автобиографизма Белого – отношения сын–отец. В «Петербурге», где эта тема является центральной, изображен взрослый человек («взрослый негодяй»), тяготящийся прорастающими из детства комплексами двойственных взаимоотношений с отцом: любовь–ненависть, подчинение–бунт, насмешка–сочувствие, уважение–скепсис. К этому добавляются комплексы отношений героя с собой; Я-Я – не менее сложная и болезненная пара.

Другая «личность» предстает в романах о Котике. Самое очевидное в ней то, что это ребенок. Но она отличается еще целым рядом особенностей. Пара сын–отец и здесь важна, но не так, как в «Петербурге». Здесь нет столь сильной обсессии и, главное, нет мотива отцеубийства, во всяком случае, в виде организующего мотива. Зато присутствуют другие отношения – равносложные, равноболезненные, равноважные отношениям с отцом – и противопоставленные им: отношения мать–сын. Кроме того, ребенок познает мир и осваивает язык, семиотизирует и повторяет в своем развитии космогонические процессы. Эта «личность» – детско-космическая, интуитивно лингвистическая и отягощенная бурями в треугольнике отец–мать–сын. Пара Я-Я развивается как раздвоение сознания между мальчиком и девочкой, между «строем» отца и «роем» матери.

Третья «личность» просматривается в «Москве». Ее своеобразие определить труднее всего. Отчасти потому, что образ сына, Митеньки Коробкина, постепенно меняется в трилогии. Отчасти потому, что эта «личность» сына находится где-то между изображенной в «Петербурге» и той, что изображена в «Крещеном китайце»: уже проглядывает будущий взрослый негодяй Николай Аблеухов и все еще живет в чем-то подобный ребенок. Отчасти же трудность этой «личности» в том, что образ отрока в трилогии не очень отчетлив и внимания ему уделено не так много. Любопытно замечание Ходасевича: «Митя Коробкин <…> гораздо глупей от природы, чем Аблеухов»[492]. Наверно, эту глупость героя объясняют воспоминания Белого: гимназист Борис Бугаев сам был «дурачком», не умел говорить и был объектом насмешек. В Мите, думается, Белый изобразил мальчика не столько глупого от природы, сколько глупого на вид – такого, каким себя запомнил в этом возрасте. Главное в обоих – «немота». Оба невнятны по сути своей, а не только в изображении. Только Митя еще более невнятен, чем его прототип.

Четвертая «личность» – мемуарная. Эту определить значительно легче. Главное ее отличие от романных собратьев – это серьезная, большая творческая Личность. Виден поэт, мыслитель, деятель символизма, автор «Петербурга», знаменитость – фигура исторических масштабов. Виден страстный человек (не «лягушонок»), горящий жизнетворчеством, азартно участвующий в идейно-художественной полемике своего времени, теряющий голову от любви к женщине.