Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Горенья самого Белого в это время, как следует из других его мемуарных сочинений, уже угасали и превращались в мучительные сомнения, перемежаемые сатирическими выпадами против недавнего мистического мироощущения. В «Начале века» Белый, описывая этот период времени, довольно много говорит о собственном кризисе «зорь» и жизнетворческих планов, не ассоциируя его впрямую с состоянием и творчеством Блока того же времени. Он характеризует эволюцию своих умонастроений в первые годы столетия как подошедшую к бессолнечной «тьме» уже в 1904 году, что, заметим вновь, тоже опережало картонную бездну Блока:

<…> мне звучит одиночество, приподымая свой голос <…>.

<…>

Я этого плача сквозь смех полугодием раньше не знал; внешне те ж перспективы лучистые, но сквозь них – тень <…>.

<…>

В 1902 году я считаю случайной ту боль из-за смеха; а в 904 она – пепел сожженного солнца во мне; но и раньше моя биография – в полутенях <…>[482].

В «Почему я стал символистом…» Белый рассказывает: «Летом 1903 года пишу: “Наш Арго… готовясь лететь, золотыми крылами забил”. А зимой (1903–1904 года) пишу рассказ об аргонавтах, где полет их есть уже полет в пустоту смерти (рассказ – «Иронический») <…>»[483]. Это воспоминание Белого, отсылающее к его скептическому настроению конца 1903 и 1904 года и к воплотившему его конкретному тексту, также воспроизводит пародийный образ трансцендентного полета – в пустоту, сходный как с его образом в письме Блоку, так и с блоковским «балаганным» образом. Белый пишет дальше, иллюстрируя свое умонастроение, стоящее за этим повторяющимся образом полета в пустоту:

<…> между летом 1903-го и весной 1904-го – рост долго таимого узнавания, что аргонавтическое «свяжем руки» есть лишь – кричанье «за круглым столом», ведущее к безобразию распыления проблем конкретного символизма <…> моя триада (сферы – Символа – Символизма – Символизации) разорвана: «треугольник» распался в дурные бесконечности линий <…>.

Я переживаю: надлом – непомерный, усталость – смертельную <…>.

<…>

<…> Лозунг «теургия» спрятан в карман; из кармана вынут лозунг: «Кант».

<…>

Через два года я написал, вспоминая весну 1904 года: «Многим из нас принадлежит незавидная участь превратить грезы о мистерии в козловак»[484].

В душе Белого происходит угасание прежних иллюзий, но в «Воспоминаниях о Блоке» он ищет и находит перерождение в душе Блока. Отсюда такое глубокое знание о душе «Блока», отсюда и опережающая еще не написанный «Балаганчик» отчетливость профанных образов. Отсюда же и обращенное к Блоку эмфатическое восклицание в конце процитированного пассажа, как указующий жест: «Не “Балаганчик” – нет, нет: если есть “Балаганчик”, то – “Балаганчик” в тебе лишь!»[485] Трудно отделаться от впечатления, что через Блока происходит узнавание себя. Белый видит в другом то, что ненавидит в себе – и безжалостно обличает. Но не себя. Происходит подмена самобичевания бичеванием Блока.

Несовпадение правоверных соловьевских воззрений Белого в одних текстах и скептического умонастроения в других – есть ли это только несовпадение между Белым в действительности и Белым автофикциональным? Или это несовпадение между реальным Белым, страстно танцующим «козловак» на святыне, и столь же реальным Белым, страстно отстаивающим заревые заветы Владимира Соловьева? Вероятно, оба Белых уживались в одном индивидууме и перешли из жизни в воспоминания, определенным образом преломившись в тексте, но сохранив в характере протагониста основное свойство своего прототипа – сочетание несочетаемого.

Выдержка из письма, разумеется, служит нам не для того, чтобы поймать Белого на биографической недобросовестности или искажении истины. Повторю, что это не моя тема. Моей целью является анализ и сопоставление текстов. То, что для недоумевающего читателя может выглядеть как противоречие между реальным прошлым и литературной записью прошлого, для текстуального анализа представляет ценный материал, позволяющий лучше понять сложную, многосоставную и расщепленную структуру характера протагониста, его внутреннюю логику и серийный механизм его воплощений в тексте.