Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

– О чем вы тут пишете? – вероятно воскликнут иные: пишу я о новой, о истинно новой общественности, слагавшейся из бережного переплетения душ; где даны а, b, c, там дано: ab, bc, ba, cb, abc, acb, cab и т. д. Даны – бесконечные веера модификаций общения; я пишу о том, «личном», которое чувствует себя в целом; «общественность» без творчества в личных общениях каждого с каждым, «общественность без общения» – сон! Да, общественность, расцвеченная всеми видами общений друг с другом, – уже не общественность, а «мистерия» <…>[470].

В неопубликованном введении к «Началу века» Белый излагает идею модификаций Я в зависимости от тех «общественных» комбинаций, в которые Я вступает, в концептуальных терминах:

<…> я понимал понятия индивидуума в терминах философии Риккерта, называвшего «индивидуумом» только неразложимый комплекс (предметов, чисел и личностей), отмеченный стилем.

Личность (или «а» комплекса «abcd») изживаема не как «а», а суммой отношений, развертываемых от каждого к каждому (в «ab» – одно, в «bacd» – другое); «индивидуум» для меня был личностью, расширенной коллективом и взятой в коллективе <…>[471].

Трансформирующееся «а» Белого выявляет от одного «коллектива» к другому различные свои черты. Черты, которые доминантны в «коллективе» с Брюсовым, затушевываются и уступают место совсем другим – в «коллективе» с Метнером. Явственно контраст между разными Белыми выступает при описании жизни в Петербурге, когда день был поделен между заседаниями в «коммуне» Мережковских и «завиванием в пустоту» с Блоком. Это две разных личности Белого, но и Белый заседающий, и Белый завивающийся одинаково органичны, каждый в своем окружении.

Под знаком минуса: преобразование портрета в автопортрет

Другая характерная для мемуаров Белого тенденция – подмена одного образа другим, особенно портрета Блока автопортретом Белого: описание той или иной ипостаси Блока оказывается на деле описанием ипостаси самого Белого. В отличие от других портретистов эпохи, включая того же Ходасевича, Белый не столько ставит себя на место другого, сколько превращает другого в себя – наполняет не-Я атрибутами Я. Сразу заметим, что, как правило, Белый отдает Другому не лучшие свои качества, и этот прием связан с негативными описаниями других – в то время как сливается с другими он обычно на положительной ноте.

Случай одной из самых очевидных подмен в «Воспоминаниях о Блоке» – проекция Белым на Блока своего отхода от теургизма. Здесь «мы» отсутствует, и речь как будто идет специфически о Блоке. По сути же имеет место подмена, которая начинается с наделения Блока хорошо различимыми атрибутами Белого и развертывается как описание кризиса теургизма Белого же, парадоксальным образом выведенного под маской Блока.

Местами кажется, что Блок попал во фразу по недоразумению: «И можно сказать: мглою, тенью и сумраком – переполнены строки Блока: так золото и лазурь предыдущего года пресуществляются в этом году в свет и в тьму»[472]. В качестве опознавательных знаков Блока используются золото и лазурь, ясно символизирующие название первого поэтического сборника Белого, написанного на волне теургических ожиданий. Белый проецирует свое «Золото в лазури» на Блока и рассматривает последующую стадию потемнения золота и превращения лазури в лиловость уже исключительно у Блока. Символика золота и лазури, разумеется, не принадлежит одному Белому, она встречается в поэзии Владимира Соловьева, «золото» и «лазурь» встречаются и у Блока[473]. Однако они, как представляется, имеют куда более личное отношение к самому Белому, и в качестве эмблемы теургических ожиданий отсылают прежде всего к надеждам, выразившимся в его «Золоте в лазури», которые сменились полным разочарований «Пеплом». Вопреки очевидному смыслу этой символики кризис самого Белого практически отсутствует в книге, в них только нисходящий путь Блока, сторонним наблюдателем и критиком которого выглядит Белый, будто бы остававшийся все это время на прежних позициях.