В отличие от таких временных союзов, или переменных повествования, константой в «Воспоминаниях о Блоке» остается амбивалентное братство и диалог с Блоком. Отношения Белый–Блок в мемуарах Белого глубже и интенсивнее дружбы и несут в себе элемент «родственного чувства», избыточного сходства, переходящего в неприязнь – вплоть до отвращения, подобного тому, какое испытывают друг к другу Николай Аполлонович и Аполлон Аполлонович. Самовидение Белого как младшего брата и квазисына Блока, заложенное в самом начале «Воспоминаний о Блоке», сохраняется до конца, выживая во многих разногласиях, постепенно усложняющих их отношения.
Конструирование Я через других
Братство с Блоком – своеобразная лаборатория самосознания Белого: таким оно предстает по мере чтения «Воспоминаний о Блоке», таким оно дается и в некоторых прямых высказываниях автора, подобных этому:
А. А. был мне знаменем; он был магнитом, по линии притяженья к магниту мне строилось многое в идеологической жизни; была его жизнь явным символом мне <…>. Фразою, жестом динамизировал он мой внутренний мир; и порою могло показаться: обменивались незначащей фразою мы; но та фраза звучала, как шифр, к безглагольному; и за нею стояли годы пережитого вместе; под фразой «
Потребность Белого в Блоке столь велика, что временами доходит до его самоотождествления с Блоком. Поэтому, надо думать, и моменты их идейного, мировоззренческого, литературного расхождения каждый раз воспринимаются Белым столь болезненно – как личная измена Блока, как предательство двойника или как бунт собственной ипостаси. Эта тенденция особенно заметна при описании Белым литературной эволюции Блока и личной вовлеченности Белого в изменения, происходящие с Блоком. Здесь вновь явственно проступает двойственность Белого: он любит Блока, как можно любить только очень близкого и дорогого человека – и ненавидит, как ненавидят только самых близких.
Под знаком плюса: слияние с другим, индивидуум как коллектив
Эволюция Блока показана в «Воспоминаниях о Блоке» как бесконечно грустная дорога, нисходящая от пьянящей «заревой» мечты юности – через разочарование и раздвоение – к гибели «на пороге».
Начало, эпоху «зорь», или зари символизма, описывает Белый в коллективных терминах: в этом описании выступает «мы», неизменно включающее «я и Блок», иногда с добавлением того или иного деятеля символизма и даже «хорового начала» аргонавтов[464]
. Белый так характеризует «мы» русского[465] теургического символизма начала века:Собственно символизм – никогда не был школой искусства, а был он тенденцией к новому мироощущению, преломляющему по-своему и искусство; а новые формы искусства рассматривали мы не как смену одних только форм, а как отчетливый знак изменения внутреннего восприятия мира от прорези в нас новых органов восприятия; мы (А. А., я и Иванов) все три соглашалися: близится кризис сознанья и близится кризис культуры; и – зреет: духовная революция в мире <…>. Не в одной вкусовой солидарности этой был базис объединения нас, символистов «