Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

<…> «Теургия» <…> – символический ток высокого напряжения, преобразующий действительность, коллективы и «я»; преображение это выглядит концом мира для противящихся процессу преображения; конец мира – революционный шаг <…>.

<…>

Я волил в представлениях о религиозной общине преодоление духовно-революционное всех традиций представления, понятий общества, личности, искусства, банального индивидуализма в творимую новую культуру <…> такая религия – с усилием вынашиваемый мной, юношей еще, мой символизм <…>[450].

Следующая цитата – характеристика Блока-символиста начала века, из «Воспоминаний о Блоке»:

Он – поэт-символист, теоретик-практик, понявший конкретно зарю Соловьева, зарю наступления новой эпохи; он понял: заря есть сечение небом земных испарений; и – стало быть: понял – конкретное «да» той зари в переплавлении слоев жизни до разложенья телесности на «мозги и составы» <…> до облеченья себя новым телом культуры иль ризы Ее, уподобляемой эфирному току, пресуществляющему отношения человеческие в «Das Unbeschreibliche»[451].

В обоих отрывках выражено одно миросозерцание, особая версия эсхатологического ожидания преображения, в которой мистическое разрешение истории концом мира снимается другим решением – своеобразной культурной сублимацией: преображением профанной жизни в новой культуре. Если в «Почему я стал символистом…» это миросозерцание представлено как вынашиваемая юным Андреем Белым особая разновидность символизма, то в «Воспоминаниях о Блоке» оно предстает как постижение Блока:

А. А. Блок в первой книге стихов – заостритель огромного импульса, подходящий к нему несравненно решительней Владимира Соловьева.

Уже для А. А. выявление Ее облика есть не мистический акт, а культурное деланье <…>[452].

В книге «На рубеже двух столетий», наоборот, Блок обвиняется во внесении излишней мистики в тему зари, да и совпадение заревой идеологии Блока и заревой идеологии Белого объявляется случайным:

<…> первый год столетия был год моего совершеннолетия, личных удач <…> написания «Симфонии», рождения к жизни «Андрея Белого» и так далее.

Понятно, что он открывает «зори»; если же и для Блока, Метнера, С. М. Соловьева моя «заря» совпала с их «зорями», это – факт их биографий, не «мистика» <…>. Не моя вина, если Александр Блок в 1901 году внес в слово «заря» излишнюю «мистику», так что и наш разговор о том, как размежевать «Зарю» его и «Прекрасную Даму» его, длился два года, плодя рой бессмыслия от его нечеткости выражений[453].

Если в поздних мемуарах образ протагониста, Андрея Белого, создается по принципу негативного его противоположения образу Блока, то в «Воспоминаниях о Блоке» образ Белого строится по принципу монтажного единства, в которое образ Блока входит как неотъемлемая конструктивная часть.

Динамический образ протагониста в «Воспоминаниях о Блоке» складывается в постоянном взаимодействии с образом Блока, и создается впечатление, что он складывается из серии отражений Белого в постоянно устремленном на него – в соответствии с художественным императивом текста – взгляде Блока. Такая зависимость многосоставного ego протагониста от блоковского взгляда проявляется не только в постоянном самоопределении Белого по отношению к Блоку, но и в тенденции его частичного самоотождествления с Блоком – как источником взгляда и, следовательно, источником самосознания протагониста.