Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

И с «7» лет до «47» лет (40 лет!) мое «Я» с удивлением стояло перед другими «Я», не понимавшими проблему многообразия и режиссуры; другие «Я» обвиняли мое «Я» в измене, когда мое «Я» ставило перед ними ту же тему поведения, но в другой вариации; и лишь позднее я понял, что ряд людей действительно не знают конкретно соотношения моралей личности и индивидуума <…>[430].

Как следует из этого и других высказываний Белого, для него важно выяснение статуса и роли другого в конституировании и функционировании самосознающей души. Присутствие чужого взгляда является для него раздражителем– катализатором процессов самосознания и в конечном счете самосозидания. Отражения во взгляде другого срезов Я существенны для становления индивидуума как диалектически развертывающейся спирали.

Эти идеи русского писателя положительно перекликаются с теориями, примерно в то же время утверждавшимися в американской социальной философии и социальной психологии. Белый, судя по всему, не был с ними знаком, и тем более удивительно, что он пришел во многом к той же идее, которую выразил Ч. Кули в 1902 году в своей концепции зеркального Я (looking-glass self): «We are what we think others think we are»[431] («Мы то, что, как мы думаем, другие о нас думают»). Суть, как и у Белого, в том, что человек видит себя через восприятие его другими, как бы в зеркале глаз окружающих. Основоположники направления, позже названного теорией социальных интеракций, отмечали, что тот же принцип зеркальности заложен в известном нравственном наставлении: Делай другим то, что хотел бы, чтобы другие делали тебе. Белый самостоятельно подошел к идее, которая стала и спустя столетие остается фундаментальной в современной социальной психологии.

Идея зеркальности Я не просто высказывалась Белым, а была наглядно воплощена в его мемуарах. Так, их автор смотрит на Блока с разных сторон – и видит в нем разные отражения себя. Личности автора варьируются в зависимости от той или иной фазы отношений с Блоком. В итоге перед читателем проходят разные личности Андрея Белого, увиденные и воссозданные им через Блока.

В идее Белого о целом как единстве многообразных проявлений можно усмотреть три следствия для автофикционального творчества писателя. Во-первых, манифестация целого (индивидуума) во времени возможна только в его единичных градациях, или вариациях (личностях). Во-вторых, Я для самосознавания себя как целого нуждается в собственном «разгляде» его с разных точек зрения и в «разгляде» его другими. В-третьих, самосознание имеет статус онтологический – демиурга-режиссера, акт познания превращающего в акт созидания.

Варианты автобиографического инварианта

Несмотря на то, что в текстах Белого предстают разные личности Андрея Белого, это разные вариации одного и того же Я. Того Я, которое в разных вариациях предстает и в мемуарных книгах, и в романах. Одна из основных особенностей серийной поэтики Белого в том, что его мемуары и романы воспроизводят то, что можно называть автобиографическим инвариантом.

Как отмечалось во введении, серийные автобиографы склонны воспроизводить базовый конфликт своей жизни. У Белого такой конфликт закладывается в младенчестве в виде треугольника отец–мать–сын, затем эволюционирует в оппозицию сын–отец. Это основное воплощение инварианта, сын–отец, присутствует почти во всех прозаических текстах Белого. Но возможны и его модификации, образующиеся в результате переноса автором своего отцовского комплекса на другие фигуры своего окружения – все они выглядят как отношения младший–старший.

Все варианты этого отношения – воплощения наиболее общей оппозиции «Я–не-Я». Это инвариантный для творчества Белого бинар, в котором рефлексирующему, инфантильному и страдающему Я противостоит не-Я – близкая ему и в то же время враждебная ему сила. С одной стороны, это глобальное противостояние между Я – и внешним миром в целом, собирательным враждебным не-Я. Важнейшее воплощение этого противостояния (о нем речь шла в первой главе): христоподобное Я, идущее на Голгофу, – враждебный и агрессивный окружающий мир. С другой стороны, это разновидности пары «младший–старший», состоящей из протагониста (ведомого Я, Бориса Бугаева, Андрея Белого, Николая Аблеухова, Николая Летаева и т. д.) и того или иного текстуального его антагониста (отцовской фигуры: отца, Аполлона Аблеухова, декана Летаева, Блока, Брюсова, Мережковского и т. д.).

Вариации инварианта младший–старший позволяют Белому поочередно воспроизводить в отношениях с разными не-Я разные грани своего Я.