Мастер теней

– Сильно сказано, – одобряюще хмыкнул Дима, – и добавить нечего. Кстати, я о том же самом и говорил: искусство должно возбуждать, а художник с помощью лжи открывает правду! А правда такова: что человек по природе своей скотина, которая жрет, срет, совокупляется и мечтает все эти три занятия, доставляющие удовольствие, объединить. Это для него и станет катарсисом, а не чириканье со сцены о мировой душе. Кстати, вон наши ребята. Давайте я вас с ними познакомлю.

В дальнем углу зала, на антресоли, Дима заприметил Борю Красноштана и Льва Лурье. Они о чем-то горячо спорили, а рядом с ними стояли со скучающим видом поэтесса Инна с подругой Жанной и молодой парнишка, подмастерье Славика Цапли, которого Дима частенько встречал на подобных мероприятиях.

Не без труда протиснувшись сквозь толпу разношерстного народа, бесцельно бродящего в клубах табачно-марихуанового дыма, Дима почти втащил своих спутниц по лестнице наверх, на антресоль, и радостно представил друзьям:

– Ку-ку, а вот и мы! Встречайте и восхищайтесь: будущие звезды нашего вечера Люда и Вика собственной персоной.

– А сами они хотя бы знают, – сонно зевнула Жанна, – что им предстоит?

– Что предстоит? – поинтересовалась Вика. – Дима нам пока ничего не объяснил.

– Девчонки мои, девицы-голубицы, они вам просто завидуют. Сегодня будет хэппенинг, посвященный полнолунию, и, как я и обещал, вы в нем сыграете главные роли. Мы это еще и на видео заснимем на память.

– А вы тоже будете участвовать? – наивно поинтересовалась Людочка.

– А как же! Грех пропустить такое зрелище. Его организует главный говнюк вечера, большой мастер, – уверенно подтвердила поэтесса Инна, причудливо одетая, с ярко-оранжевыми волосами и в шляпке, похожей на горшок с цветами, замотанный в серебристую фольгу.

12

– Настоящей литературой может считаться только то, что публикуем мы, а не то, что пишут где попало! – горячо доказывал Боре Красноштану Лев Лурье, не обращая внимания на Диму и его спутниц. – И не надо дешевых контраргументов – мол, публика сама решает, что читать, а что нет, голосуя рублем. Настоящая литература нерентабельна, потому что элитарна! Настоящему художнику нужна материальная независимость!

– Или состояние. Чтобы содержать литературных рабов, – уязвил его Боря, отхлебнув из стакана изрядную порцию водки, разбавленной тоником. – Сейчас, Лёва, никто ничего сам не пишет. За деньги тебе слепят любой роман, похлеще Набокова или Сартра. Время хороших писателей кончилось – остались одни говнюки. Взять, к примеру, всё ваше движение. То, о чем вы пишете, намного честней изложено матом на заборах по всему городу. Вот это и есть литература, потому что она искренняя.

– Не согласен! Категорически не согласен! – энергично запротестовал Лурье. – Ты тупо констатируешь физиологию, а мы говорим о психологии. Нам важно понять, где заканчивается человек и начинается зверь.

– Человек заканчивается там, где заканчивается язык, – перебила его поэтесса Инна, неожиданно присоединяясь к спору. – А язык, как известно, неразложим на составляющие его смыслы, он лишь средство коммуникации, так же, как литература – это превращение мысли в товар, который потом покупают или нет.

– Таким макаром мы дойдем до утверждения того же Васи Пригаркова. Мол, ему всё равно, читают его или нет, главное – чтобы покупали, – возразил Лурье. – Мы всё-таки не барыги, торгующие шмотьем на рынке. Писатель – это скорее жрец, пророк, призванный открыть нам что-то новое о нас самих, донести весть бога…

– Лева, хватит, ну не смеши! – возразил Боря, недовольно сморщившись. – Ну какие вести от бога и кто может нам донести? Всё, что он хотел сказать, он уже сказал. Если он существует, кстати. Ничего нового от бога мы не услышим. И точно так же ничего нового мы не услышим о самих себе. Благодаря науке за последние сто лет человек узнал всё о себе. А современная литература сводится к простому пересказу анекдотов и словесным трюизмам, которые скрывают отсутствие смысла во всем, что сейчас происходит. Смысл к жизни не прилагается, и нет иного смысла, кроме придуманного или взятого у кого-то напрокат.

– Или украденного, – поддержала его поэтесса, – всё уже кем-то придумано задолго до нас.

– А я верю в то, что делаю, – неожиданно произнес молодой парнишка, который всё это время молчал и внимательно слушал спор Красноштана и Лурье. – Поэтому мы и работаем в жанре, в котором нет цензуры.

– Ага – пишете всё что вздумается на заборах, – возмутился Лурье.

– Но если вся наша жизнь – говно, кто-то же должен об этом говорить людям? Ведь искусство – это акт свободы. Действия нашей арт-группы некоммерческие, мы творим абсолютно бескорыстно, мы анархисты и денег не признаем.